Возможно, она пришла сюда, чтобы освободиться от этого бремени. Или же ради простого удовольствия спровоцировать доктора Каца. Она так и представляла себе его расширенные зрачки, приоткрытый рот. Она ненавидела его внешность: женоподобное лицо, неестественную худобу, слишком жеманный вид.
Теперь она окончательно приняла вертикальное положение и уселась на диване с горящими глазами, машинально сжимая сумочку обеими руками.
– Больше я вам ничего не скажу, – выдохнула она. – Хватит на сегодня.
– Так или иначе, наше время истекло.
Всегда за ним последнее слово. Она повернулась к психиатру спиной, но догадывалась, что и он свое получил. Испытала соблазн прикончить его парой дополнительных деталей – вроде девятимиллиметрового «глока», выданного ей отцом, который постоянно лежал в ее сумочке, или пары телохранителей, которые поджидали ее внизу, на улице Николо.
Она могла бы добавить, что дело Человека-гвоздя на самом деле еще не закончено, что остались сомнения и относительно его личности, и относительно движущих мотивов, что ее брат поехал в Африку, чтобы докопаться до подспудных тайн, связанных с расследованием. Прибереги боеприпасы для следующей встречи. Про себя она уже решила возобновить визиты.
Гаэль свесила обе ноги с одной стороны, как сделал бы паралитик, и поднялась. Она нашаривала деньги, когда голос приказал ей:
– А теперь сядьте сюда!
Она пристроилась на стуле лицом к письменному столу и несколько секунд разглядывала Каца. Просто завораживает. Очаровывает, как все мужчины, наделенные женской красотой. И он не стремился подправить это впечатление одеждой. Наоборот. Он носил рубашки с высоким воротом, как у чопорной дамы.
Из ее легких словно вышел весь воздух: Кац выписывал рецепт. Это уязвило ее тем больше, что она по-прежнему принимала транквилизаторы, назначенные в госпитале. Он наваливал на нее еще один слой, как глушат морфином онкобольных.
– Я уже принимаю эти штуки, – возразила она.
– Я просто даю вам координаты одного моего коллеги.
Еще того хуже: ее психиатр больше не желал иметь с ней дело.
Кац завинтил колпачок перьевой ручки, сложил листок вдвое и подтолкнул к ней по крышке стола.
– Я не могу в одно и то же время выслушивать вас как пациентку и стать вашим другом, – сказал он, устремляя на нее невозмутимый взгляд.