– Вот тебе за убить, бандит!… – Вот тебе за пистолеты! – Вот тебе еще, кретин!… – А вот тебе от всех нас! – пинали его друзья приговаривая и без приговоров. А слезный Альбертик валялся под их ногами и ногами коней несчастно выл по любимой. C пинками рушились последние его скудные надежды и сей плачь по Клементине сначало расценивался как продолжение придуриванья и еще сильнее стараясь поддать симулянту, особенно Виттили, которому нечего было приговаривать, но которого трогало в особенности то обстоятельство, что упал Альбертик, но шляпа его не слетела с головы как следовало бы ей, а оказалась подушкой подстелена под голову и шиворот. И пользуясь возможностью стараясь как можно более испортить костюм опрофанившегося графа, доведя манжетики рукавов до истинной серости.
Долго издеваться им над ним стало невмочь, видя что Альбертик неподдельно мучается душевно, а не столь даже телесно, они оставили его одного по настоянию Метроне, рассевшись по коням, давая тому время проплакаться, и прохныкаться, сами, тем временем, находясь наверху и заведя такой разговор:
– Он там падая опять себе ничего не сломал? А то как мы будем без предводителя-наводчика и его пистолетов?
– Будьте спокойны, сеньоры, – поспешил заверить их Виттили, – Он так падал что Монсеньор будет еще долго питать относительно нас надежды. Надеюсь он не проговориться о своих коварных замыслах, а то нам действительно придется покупать пистолеты.
– Ладно, хватит болтать, давайте думать, как нам дальше быть? – задумался Педро.
– А и дальше нам все так же придется быть с Альбертиком. И не только быть, но и жить с ним. Он нас набрал в свое войско, пистолеты грозился купить, пускай и содержит, жалованье…
– Эй, ваше сиятельство, берёте нас к себе на службу?
– Ни шиша вы от меня не получите! – раздалось зарёвываемо снизу.
– Ублюдок ты после этого. Завел людей на такую крайность, обязал приказом и бросить собираешься. Такой подлости еще не знала Сицилия.
Изо всех четырех у одного Метроне пожалуй было на уме давно задумано то, к чему события сегодняшнего утра могли бы послужить коренным поворотом к собственному делу. Но в слишком безмятежном периоде своей жизни находился нынешний Метроне, слишком долгий бездеятельный срок сопутствовал ему до нынешнего утра, что он не чувствовал в себе никаких потенций к чему-либо кроме как к желанию возвратить тот прежний размеренный ход жизни на круги своя. Оборвался он почти только что и еще свеж был на ощущение, а чувство сытости и обеспеченности не покинуло его и по сию пору, оставаясь как источник питавший в нем намерения во что бы то ни стало вернуться, не сейчас, так потом, и разобраться в том, что все же произошло… К тому же совсем скоро должен был уплыть Бофаро.