Мышцы стали послушными они вспомнили то, что было в детстве, когда на велосипеде он проводил целые дни. Эти воспоминания нахлынули на него бессознательным потоком. Вспомнилось то, что казалось безвозвратно забыто – мальчишеское ощущение азарта. Его друзья, одноклассница, мимо окон, которой проезжал тысячу раз, в надежде увидеть хотя бы силуэт. Как со свистом тормозил около ее подъезда, а она испуганно замирала на ступеньках. Он мог завоевать ее сердце только искусством владения велосипедом. В этом была сила обольщения. И он добился ее восхищенного взгляда, она заметила его среди других.
Вспомнилось, с каким ощущением пил дома воду во время коротких мгновений, пока друзья ждут его там, на улице. Ничего более вкусного в его жизни не было. Когда стало смеркаться и ветер стал прохладным, вспомнил мать, зовущую его домой, нужно было мыть руки и ужинать, чтобы потом сразу провалиться в приятный, обволакивающий сон, в котором ты все еще мчишься куда-то, подрагивая мышцами. В этом ощущении полого счастья прошло несколько дней. Настало время уезжать. Безжалостное такси уже стояло внизу, он торопливо спускался по лестнице. Дорога в аэропорт шла вдоль моря. Есть еще минут 15 в запасе.
– Остановите ненадолго, вот там, – он показал на знакомый домик проката велосипедов.
Старичка не было. Исчезла и вывеска. Дверь занесло песком Ветер рисовал на нем причудливый рисунок. Как будто ничего и не было. Он оглянулся в последний раз. Что-то трепыхалось на ветру, вставленное в щель входной двери. Подойдя ближе, увидел листок, размером с визитную карточку. Бумага была старой, желтоватой, потертой по углам. На ней была фотография, маленький улыбающийся мальчик в коротких штанишках держит руль велосипеда. Фотография была выцветшей, не совсем четкой, но абсолютно уверенно понял, что мальчишка на этой фотографии – он сам.
Свое раннее детство копилка не помнила. Иногда возникали отрывочные воспоминания – чьи-то сильные руки, мнущие ту аморфную массу, которая позже стала ее телом, жар печи, очень щекотное ощущение, когда на ее нижней части, где оставалась маленькая родовая дырочка, тоненькой кисточкой написали Made in China. Потом запах новенькой картонной коробки и долгая темнота. Несмотря на полную изолированность в упаковке, она мельком ловила ощущения холода или жары и силилась представить, что происходит за пределами хрупких стен. Но ничего не получалось. Жара была понятна, а вот холод – нечто новое. Нет, она не страдала. В сущности, ей было все равно. Но в жару она боялась, не станет ли выцветать ее раскрашенное тело и не пострадает ли внешний вид. Она должна была явиться миру во всей красе. И этот час настал. После ругани на каком-то новом языке, коробка открылась и внутренность ее тесной камеры заполнилась ярким светом.