Я протиснулся вперед и тихонько попросил у Кордье дозволения посещать его занятия. Весело взглянув на меня, он велел мне приходить в коллегию Ламарш, двери которой открыты для всех, без всяких рекомендаций. А этот дворик предназначался только для тех, кто уже постиг основы наук.
– Завтра в Ламарше. А теперь отдыхайте!
Я хотел блеснуть красноречием, но лишь пробормотал слова благодарности.
Спустя несколько дней я сидел в большом помещении в окружении двух десятков молодых и не очень молодых людей. Теснясь, кто на скамьях, кто на ящиках, они трудолюбиво записывали основные понятия риторики, которые излагал Кордье. Я слушал, поражаясь тому, что студенты позволяли себе болтать и вертеться. Кто-то ткнул меня локтем в бок. Мой сосед с заговорщическим видом протягивал мне клочок бумаги. То, что я увидел, привело меня в ужас. Кордье заметил мое смятение:
– Ковен, дайте мне листок! Похоже, он очень взволновал вас!
Вот я и провинился, подумал я, заливаясь краской.
Бумажка перешла к учителю. Это была гравюра. Папа, вставив свой член в лошадиную задницу, засасывал мужское достоинство какого-то короля.
Матюрен Кордье улыбнулся:
– Вот его святейшество Папа Климент VII в любимой позе… Да и король Франциск, похоже, в восторге от такого засоса.
– Это не я… – запротестовал я.
– Неважно кто, Ковен, нечего целку из себя строить. Картинка, разумеется, возмутительная и клеветническая, тем не менее отражает некую реальность. Увы, Папа снискал себе репутацию утонченного гурмана. Говорят, он очень ценит французскую снедь. В конечном счете сия отвратительная гравюра является опасным заблуждением, однако это не помешает нам задуматься.
Я было засомневался, но быстро понял, что он не шутит.
Не терял хладнокровия, Кордье прислушивался к ропоту, сопровождавшему его комментарий.
Студент из Голландии поднял руку. На плохом французском он заявил, что больше не понимает, о чем говорят. Размеренным тоном Кордье продолжил, однако в его голосе я уловил насмешливые нотки.
– Такие карикатуры некоторые вывешивают на стенах церквей. Надо сказать, что это наилучший способ истолкования запретных идей.
Он повернулся ко мне:
– Как видите, Ковен, никаких потасовок, никаких побоищ, я всего лишь жду, что вы будете вести себя серьезно и рассудительно, особенно когда у инквизиции появится повод сжечь вас! – произнес он, помахивая гравюрой.