– Как что? – удивился Тимофей Кириллович, обернувшись назад. – Разве тебе непонятно, о чем мы тут битых три часа рассуждали?
– Не совсем…
– Я старался – мыслил, рассуждал, объяснял…
– Ну, я понял. Я и раньше знал, что человек – подобие Бога. Сталин, хоть и атеист, почти как Бог для нас…
– Сталин не Бог, но если в его теле живет душа, то, увидев красоту Афанасьевского монастыря, Иловны, зелень заливных лугов, глаза и лица мологжан, вот эту маленькую Анастасию – Летягин показал пальцем на прижавшуюся к стене мансарды девочку, – он в сердце ощутит свое внутреннее единство с прошлым, настоящим и будущим нашего края. Он сердцем поймет, насколько чудовищны планы затопления Мологи, насколько кощунственно ставить экономические расчеты превыше красоты, объединяющей людей разных поколений, наших дедов и прадедов, всех граждан Советского Союза, всех людей, все живые души и Бога!
– Но он же никогда! – Анатолий, задев краем рубашки за угол мольберта и распоров ее по шву, подошел к стоявшему в дверях Летягину. – Вы слышите? Никогда! Никогда не приедет в Мологу!!!
– Не приедет, – Согласился Летягин. – Значит надо сделать так, чтобы он увидел Мологу и мологжан в Москве.
– ???
– Готовь свои картины, – наконец, смирившись с присутствием Насти, решился он сказать о главном. – Я приготовлю лучшие из своих. Дам эскизы Коли Харитонова12 – они еще с тринадцатого года у меня хранятся, у Цициных есть интересные работы, оставленные Василием – его семья непротив отдать их ради благого дела. Поедешь в Москву, организуешь там выставку.
– Но…
– Никаких «но». Денег тебе на дорогу и организацию выставки найду. Немного, но найду. Успех обеспечен – таких талантов как ты не только в России, а во всем мире не сыскать. Ну, а как сделать, чтобы картины увидел Сталин – решай сам на месте.
– А вы?
– С моими одышками – помехой буду. Адреса в Москве, письма к тем, кто еще помнит Летягина, – это все дам. В общем… – Тимофей Кириллович хотел еще что-то добавить к сказанному, но, подняв руку вверх, вдруг снова закашлялся, затем медленно повернулся спиной к Анатолию и, задевая плечами за стены, стал спускаться вниз по лестнице.
– Я! Я поеду в Москву! – услышал он уже в сенях пронзительный голос Насти. – Сталин – лучший друг детей! Я расскажу ему про ваши картины. Он обязательно захочет их увидеть!