Прием пищи — дело святое. Все быстро садятся за столы, человек
по восемь с каждой стороны, снаряжаются ложками и терпеливо ждут.
Меня как новичка проинструктировала медсестра. Ну, а потом всё
быстро, как в армии. Навалили каждому в миску по половнику
разваренных в молоке макарох, дали по куску сероватого хлеба с
кругляшом масла, налили по кружке теплой жидкости коричневого цвета
— и вперед.
Хлеб с маслом я отложил в сторону, собираясь съесть его с чаем,
и, как оказалось, был в этом желании наивен. Его быстро схватил
сидящий рядом шустрый дед и запихнул целиком в рот, из которого
торчали два одиноких клыка.
— Опять Курочкин отличился, — вздохнула столовщица. — За такими
только и следи — в один миг утащит и сожрет. Сейчас, подожди, хлеб
дам. Масла нет, конечно, лишнего не дают. Ты куда?! — рявкнула она
на Курочкина, который схватил мою миску и начал руками запихивать в
рот макароны.
Она вытащила деда за шиворот из-за стола и, не отпуская, отвела
его в сторону. Курочкина это ничуть не смутило и он тут же начал
канючить добавочку, а то его здесь совсем не кормят.
Макароны на молоке мне всё же достались. И кусок хлеба тоже.
Горбушка, как блатному. В качестве компенсации за деда.
Доверенные лица столовщицы быстренько собрали грязную посуду и
сгрузили ее для последующего мытья, а я пошел прогуляться и всё же
совершить первичную разведку. Момент почти самый удобный, если в
дневное время. Медсестры и санитарки все сейчас кормят лежачих.
Процедура непростая, так что занимаются только этим. Пациенты в
большинстве своем забились в туалет и курят. У меня уже трое
спросили сигаретку.
А вот и пост. Естественно, всё убрано и закрыто. Порядок блюдут,
как же. Дед Курочкин не одинок. Стащат всё, просто так. Испортят и
выбросят. Таблеток здесь нет, они в другом месте. Вон только из-под
пустой коробки газета выглядывает. Судя по внешнему виду, довольно
свежая. Заголовки вверх ногами читать неудобно, но терпимо.
«Гордимся своей Родиной», «Дневник событий», «Успех латвийского
театра»...
— Хотел чего?
Поворачиваюсь, вижу, стоит медсестра, на обходе была. Лет
сорока, полновата, халат и колпак накрахмалены, как броня прямо. Её
и по фамилии называли. Как же? Бородина, точно! Та самая, которую я
вроде ударить собирался!
— Да вот, извиниться хотел, — смущенно улыбаясь, промямлил я. —
Мне сказали, что я при поступлении вас ударить хотел... Вы уж
простите, не знаю, как и вышло...