– Следующий сеанс связи с городом – через четыре часа. Какой будет ответ Лагоде, Николай Иваныч? – справился радист, вопросительно поглядывая на начальника партии. Но тот угрюмо молчал.
– Что скажешь, Сережа?
– Сложная ситуация. Лагода от своего не отступит.
«Тсс… тсс… тсс…» – домовито точила где-то в закутке заимки мышь. Люди потерянно молчали, думали. Первым подал голос Николай:
– Кому что, а лысому расческа… – молвил он с отрешенным видом. Потом встрепенулся, словно возвращаясь из небытия к яви, и с решительным видом, чуть весело сказал: – А-а, семь бед – один ответ! Отвечать за все буду я. Как-нибудь переживу. Будем продолжать поиски кимберлита!
– Не боишься? – На пухлых, усыпанных лихорадкой губах Кравченко плавала усмешка.
– Иного пути не вижу, – повел плечами Николай и, повернувшись к радисту, обрисовал в цвете дальнейшую ситуацию. – Ответной радиограммы, Миша, от меня не будет. На вопрос, почему Медведев молчит, отвечай примерно так: «Начальник партии на самом дальнем профиле, в лагерь еще не вернулся.» Всё. Рубикон перейден. За дело, Сережа! Начинай геофизическую съемку вокруг озера.
Несколько секунд Кравченко пристально разглядывал кончики своих заскорузлых геологических сапог с поцарапанными ремешками. Поднял голову, сверкнул фиксой:
– Понял! Чао. – И пулей вылетел из заимки.
Николай и радист молча смотрели друг на друга. Каждый ждал, что скажет другой. Как поступит другой.
– Насколько я понимаю, Николай Иваныч, чтобы завершить съемку вокруг озера, нужно еще, как минимум, недели две…
– Правильно понимаешь, Миша!
– В таком случае, – заключил философски радист, – я буду подвергаться, как показывает практика, бомбардировка радиограммами Ладоги денно и нощно. Разрешите текст второй – и последней! – нашей ответной радиограммы сформулировать так: «Начальник партии по-прежнему в маршруте. Там и ночует. Связи с ним не имею».
– Согласен, – засиял Николай («Он не один! Ребята его поддерживают!») – Спасибо, Миша.
Четырнадцать дней пролетели в одночасье и быстро, и незаметно, хотя шума и грохота такого эти таежные дебри, наверно, не слышали никогда. Все последние дни тайга жила другой, нервной и напряженной жизнью.
Сейсморазведчики отошли от заимки километров на двести. Взбулгаченная сивером вода в озере сердито хлестала по береговым скалам. Удары кирок о горную породу, скрежет лопат, скрип воротка. Голоса: «Посвети фонарем! Тут, кажись, братцы-кролики, мерзлота сплошняком… – Давай, робяты, давай!.. – Осторожно, Коля! Не провались в термокарстовую воронку… – Зови взрывников, Денисов! Пусть закладывают в шпуры аммонит!» Возня, шорохи. Темень прочерчивают две красные ракеты. «…Всем в укрытие!.. Палю двадцать второй! Палю двадцать третий и двадцать четвертый! Береги-сь!» Гремят один за другим взрывы. Потом мало-помалу шум затихает. Кипит ночной лес под дыханием ветра, где-то тревожно ухает полярная сова… Постепенно темнота отступает. Вычерчиваются исподволь стволы деревьев, приземистые заросли ерника.