Хотя зачем давать ему уйти? Можно ведь расправиться с ним прямо в доме. В любом случае в гибели Бастиана Беренгета будет виновата Аделин…
Третий сверкающий серебром сгусток он бросил наугад – и попал. Над полем стала сгущаться темная тень: когда на нее падал тихий свет стареющей луны, то в клубящихся нитях тьмы вспыхивали золотые отблески. По спине Бастиана прошелся простудный холодок – с такой дрянью ему не приходилось сталкиваться, он лишь читал о ней в отцовских книгах.
Дрянь была заковыристой и непередаваемо злобной: Бастиан чувствовал, как она ненавидит его просто за то, что он есть на свете, что он живой и смеет дышать с ней одним воздухом. Он всмотрелся во тьму так, как учил отец и как потом показывали в академиуме: тень была соткана из множества обрывков посмертной энергии, той, которая наполняет кладбища. Но там она тихая, бесполезная и никому не может навредить. А здесь…
- Не меньше сотни! – воскликнул Бастиан, швырнув еще один сгусток. – Ты собирал их, сплетал, наполнял злобой и ненавистью!
Его ударило по ногам – Бастиан не упал: скользнул в сторону и поднялся. Если бы он падал всякий раз, когда его били на Улице Чудес, то от него давно ничего бы не осталось.
Ему казалось, что он слышит смех. Вроде бы издевательский и язвительный, но за ним чувствовался страх. Тьма двинулась к нему, окутала, и Бастиан увидел, как в ней дрожат и переливаются призрачные лица – открываются и закрываются зловонные рты, таращатся серые бельма, клацают зубы. Да, не меньше сотни.
Ну ничего. Сейчас полетите домой.
Бастиан двигался, как балетный танцор – конечно, если бывает балет, в котором танцуют, превратив свои руки и ноги в серебряные факелы. Тьма разлеталась, рвалась на клочья, и энергия бурлила в Бастиане так, что ему хотелось смеяться, а волосы поднимались ледяным ершом. Его подкинуло почти под облака – Бастиан увидел рощицу, поселок, знакомый дом Аделин, в котором не горел свет – потом еще и еще, но он продолжал танцевать в объятиях тени, он кромсал и рубил ее, и ему было легко.
Земля ударила в ноги. Бастиан нанес последний удар и увидел, как разрозненные нити прежде целого полотна расплываются серым туманом. Вот и все.
Какое-то время он просто стоял, выравнивая дыхание. Ночь теперь казалась прохладной, на звездное крошево было больно смотреть – острые лучики звезд ранили уставшие глаза. Откуда-то донесся обрывок тихого разговора: Бастиан знал, что так бывает. Иногда ночью слышишь чьи-то слова, но рядом никого нет.