Контрабандистов было два, по виду
местные жители, немолодые, серьезные, хмурые. Такие же чухонцы.
Но договорились они быстро. Дмитрий
спросил, смогут ли они привозить на первый раз шестьсот пудов
зерна, оказалось, смогут. И торговые каналы у продавцов есть.
Попросили семь копеек за пуд. Дмитрий, готовый платить вдвое больше
– гривенник с пятаком, насторожился. Контрабандисты – милые ребята,
но понятие гуманитарная помощь им не известно. В Польше, откуда они
собирались возить зерно, излишек продовольствия?
Осторожно предложил три копейки.
Переговоры не прервали разговор, чего опасался Дмитрий, но снизили
свою цену до шести копеек. В конце концов, сошлись на четырех
копейках с полушкой за пуд.
После этого обиняком поговорили о
торговых новостях. Оказалось война перекрыла обычные торговые
каналы и теперь в Польше, где львиная часть зерна шла на экспорт,
произошел переизбыток. Зернамного – денег мало. Надо договорится с
феодалами, хотя бы двумя-тремя панами на счет полусотни тысяч пудов
хлеба максимум. Пусть везут, не купят другие, купит он. Не хотят
открыто, могут через этих же контрабандистов.
Дмитрий спросил о продаже
рыболовецких судов. Оказалось, достанут. Сторговались на четырех
рыбацких шаландах по пятнадцати рублей с полтиной и двух баркасах
по девяти рублей с двумя гривенниками.
Все, процесс, как говорится, пошел,
стороны разошлись с радостным настроением и предчуствием
прибыли.
Глава
Начался день с приличной
неприятности. Петр приказал построить гвардию – оба полка,
Преображенский и Семеновский. Злой, раздраженный из-за опять
начавшейся лихорадки, царь ругал контрабандистов, срывавшие пошлин,
грозил им всякими карами. А в конце пригрозил повесить каждого,
кого заметят в связях с ними.
Интересное дело! Он тут разрывается,
свои деньги тратит, по четыре копейки с полушки на пуд (выручает,
правда, по десять копеек, но это приятный бонус), а наградой будет
веревка. В Дмитрии взыграла дворянская спесь. Он голубая кровь! Ему
надо голову рубить, или расстреливать, по крайней мере.
О чем и заявил надменно царю после
завершения «общего собрания». Петр обратил на него бешеный взгляд,
обругал, назвал дураком, хохотнул. Взгляд его потеплел. На
Кистенева он долго ругаться не мог. Знал – свой в доску, все, что
не сделает, все полезно.