Я спрашивал об этом своих соседей. Они, правда, пытаются не изъясняться на эту тему и даже намекнули, что это тут не принято, но вижу, что они также выстраивают варианты бытия. Иначе чем же тут заниматься? Впрочем, можно и ничем, можно просто покоиться, как многие и делают.
Счастье – это не только гроза. Вот я вижу себя на узком и коротком мосточке над водой. На его краю маленькая шаткая скамеечка, к которой привязана лодка разлохмаченной бурой веревкой. На этой скамеечке среди тростника под плакучей серебристой ивой мы сидим с ней, единственной женщиной, которую я любил. Она меня тоже любила, правда, недолго. Перед нами просторная гладь реки с отраженным диском красного закатного солнца. Река спокойна, солнце огромно, скользят по глади водомеры, пахнет речными водорослями и рыбой. Грусть, как паутина, спеленала нас, и мы молчим. Это уединение, грусть, покой и молчание пребудут со мной всегда. Это совпало. И там и тут. Это вечность. Что такое вечность? Бессмыслица, по сути, и абсурд, и если разобраться на досуге (досуга, впрочем, и тут немного – надо тлеть), то никакой вечности на самом деле нет. Обман, обман! Каждому математику известно, что отношение любой величины к бесконечности равно нулю, стало быть, бесконечность времени – не более как его постоянный возврат и обновление, и мы, мы также обречены на новый и точно ограниченный в потоке времени порядок постоянства. Подвиг преодоления жизни награждается одинаково, но цена этой награды каждому своя. Судить о бывшем живом по ценнику, высеченному на надгробном камне, праздное занятие живых, и их любопытство, часто злорадное, если бывший живой изображен монументально, в соответствии со своей земной ценой, никогда полностью не вознаграждается – всякий раз у них в душе остается привкус тайны, неизведанно-страшного, чему уже успел приобщиться тот, под монументом. Прах наш на бирже повседневности обращается стертыми монетами выстраданных нами истин и не может истлеть полностью – на поводке памяти тянется к нам прожорливый пес жизни. Истинную цену праха знаем только мы, живым знать ее не следует.
Говоря о счастье, я не сказал главного. Не всегда хорошо знать то, чего не знаешь, ну а счастье – понятие жизни, и такое неопределенное, что формулой его не обозначить, но повторю и поклянусь, что выстрадал и запомнил, изведал и посягнул на его значимое только в душе знание, отчего мало прибавил его себе, так что скажу: оно – неведение. Да, да, именно в неопределенном сочетании событий земной жизни оно свило себе гнездо и сидит там, дремлет до поры, таится от алчущего взгляда.