мирская обычная свалка.
Но вдруг через этот галдеж:
«Ну, как вы там, братцы-евреи?» —
с завалинки будто опять. —
«Да так… я все глубже старею,
последняя вылезла прядь.
Братишка, несу через силу
твой улей, хоть пчел не рои…
Уж осень. Туманом обстило
скупые дороги твои.
Писаки, фанаты, прохвосты
пугают конечностью дней.
И щеку подставить не просто —
любить же намного трудней.
Порыв твой не дальше, не ближе —
и совесть продашь за пятак,
без этого, видно, не выжить…
А бога как не было, так…
Ужели уроки задаром,
что вера внутри, не во вне?
Подсидки, грызня за тиару,
за место у трона… По мне
о смерти твоей пересуды —
напрасная трата чернил.
При этом, кто больше Иуда —
кто выдал? А кто извратил!
Не то чтобы здесь, да и в Риме —
какую строку ни возьми,
все правы, божатся святыми…»
«Да будьте вы просто людьми!» —
и голос исчез, будто не был.
Года промелькнули, как сон…
Сидим полукругом, но хлебы
едва преломили – вновь он
тут, рядом, и духом, и плотью
средь осиротевших детей,
сандалии те же, лохмотья…
Вот разве следы от гвоздей.
Какие б тогда разговоры
могли о бессмертье вести:
«Коснется ли свет от Фавора
и прочих на этом пути?
Как строить ученье – скатиться
к подгнившим библейским задам?
Исчезнет с веками граница
меж богом с смертными там?
Откроются, может, секреты,
что люди пытают у нас,
повязанных новым заветом?»
Ни слова… смешинка у глаз…
Подводят слова или память —
последнюю, вроде, межу
кривлю ненароком, а я ведь
поклялся, что правду скажу.
Довольно! Что вылезет ночью,
об этом не стоит в отчет.
Приехали, ставлю отточье.
А дальше легенда течет…
И как в этом мире бескрылом
иначе? какая латынь?
Нет, вынести нам не по силам:
дойти до такой доброты,
любви, где нельзя без испуга
никак – дней всего-то в обрез,
где все пожирают друг друга
и кто-то смеется с небес…