Уже в беспамятстве Инна свалилась на бочок рядом с тазиком, инстинктивно свернулась клубочком, уткнулась подбородком в колени и тихо-тихо, почти шепотом, почти про себя начала напевать: «А маленькая мама качает малыша…». Это было так давно. Господи, она была такая глупая… А теперь она такая самостоятельная. Она уже совсем взрослая… Ей уже почти двадцать. И она сама избавила себя и своего несуществующего ребенка от невозможной тяжести бытия. В первый раз ей это и в голову не пришло. В тот первый раз она верила, что ребенок имеет право на жизнь в этой жизни, а потому дала ему возможность появиться на свет…
***
Ей было четырнадцать лет. А ему – около пятидесяти. Он приезжал к маме, и мама сияла от счастья. Порхала по дому, доставая из стенки новую посуду и хрустальные фужеры, и выглядела при этом на все двадцать.
Они сидели вчетвером за уютным столиком на кухне и сердце Инны замирало, когда Он смотрел на нее. Это было очень редко – в основном Он смотрел на маму. А мама – на него. И оба при этом были счастливы. А Инна сгорала от угрызений совести, от любви к нему и от жалости к отчиму, который ни о чем не догадывался. Или не хотел догадываться?
Однажды Он пришел, когда мамы и отчима не было дома. И Инна засияла от счастья. Она порхала по дому, доставая из стенки новую посуду и хрустальные фужеры, и выглядела при этом на все… двадцать. Они сидели вдвоем за уютным столиком на кухне, и сердце Инны замерло, когда он посмотрел на нее…
…Он ушел очень быстро. Инна даже не успела одеться.
С блуждающей улыбкой она убрала посуду в стенку, тщательно заправила постель и включила телевизор.
***
Прошла весна. Закончилось безмятежное лето.
Они встречались каждый день и приезжали домой поздно вечером. Мама еще больше сияла от счастья и радовалась, то он подвез Инну «с дискотеки», «от подруги», «из библиотеки»…
Они опять садились все вчетвером за уютный столик на кухне: мама, отчим, Инна и Он – друг отчима. И вновь сердце Инны замирало. Но уже не от любви к нему и жалости к отчиму. Она уже почти ненавидела «своих тупых» родителей и лицемерного, подлого друга отчима.
Она ненавидела всех. И себя – тоже. Ей было четырнадцать лет.
***
В конце первой четверти Инна неожиданно для себя упала в обморок на уроке физкультуры. А когда поднялась, почувствовала неодолимую тошноту и выбежала из зала. Ее вырвало, но облегчения она не почувствовала. Наоборот. Смутная тревога подползла к горлу и перехватила дыхание. Она вспомнила своих одноклассниц, корчивших из себя взрослых и «опытных» и смотревших на нее с чувством превосходства: «Смотри, таких тихушниц, как ты, трахают без предупреждения. „Залетишь“ с первого раза».