Дим почувствовал, как штаны снова намокают. К счастью, от него воняло так сильно, что на это никто не обратил внимания. Пополам приблизился, нависнув, подобно горе – Дим как раз достигал уровня его талии, обвешанной различными орудиями убийства.
– Тебе отрубили руку сегодня – те, кто хотел лишить тебя регулярного питания. Но, кто сказал, что «нерегулярно» – значит «мало»? Ешь столько, сколько хочешь, бери от жизни всё! Рука? Руку можно пришить, можно сделать протез – ты ещё не видел Модулера, – но душу пришить невозможно. Так говорит Ргот, а его слова – дороже палладия и бронебойней уранового сердечника. Запомни это, Дим.
Тяжёлая рука опустилась ему на изувеченное плечо – бледная, будто нездоровая.
– Но, чтобы доказать нам, что ты можешь стать одним из нас, ты должен внести определённую плату.
– Какую? – еле выдавил Дим. Ему очень хотелось стать таким, как Пополам.
– Ты отдашь ногу. – Из глаз мальчика брызнули слёзы, а штаны, бессильные более удерживать его непрерывные испражнения, начали протекать. На пол, одна за другой, падали капли, впрочем, в помещении, где постоянно что-то шипело и закипало, на это никто не обратил внимания.
– Не бойся – не всю ногу, только её часть. Тебе удалят внутреннюю часть бедра, там можно будет даже оборудовать тайник, чтобы прятать всякие ценные вещи. Что скажешь, нравится?
Дим поднял голову, посмотрев на Пополама снизу вверх. До светлокожего профиля, на котором потрясающе смотрелась изогнутая чёрная бровь, было далеко, как до луны в ночном небе. И Дима страстно тянуло туда…
– Не знаю… Нога…
– Не бойся, Чин умеет делать всё чинарём. Он сделает тебе анестезию, боли ты не почувствуешь, а часть мышц перешьёт так, чтобы можно было ходить, не хромая. Бегать, конечно, не сможешь… Но разве мужчина имеет право убегать?
Дим неуверенно кивнул. Последнее, что он помнил, было хихикающее лицо Чина, склонившегося над операционным столом.
Уже на следующий день после операции Дим снова ходил. Конечно, его левая нога была не та, что прежде – а когда он вспоминал о правой руке, ему и вовсе хотелось плакать, – но всё-таки он ощущал, что доволен тем, как обстоят дела. Ему выделили небольшой угол в общекомнате, похожей на ту, в которой он жил в Школе – только куда более грязной. С другой стороны, он мог задёрнуть занавески, и его койка на втором уровне превращалась в маленькую укромную спальню, в которой он мог наслаждаться свободой и независимостью. Его дважды кормили – оба раза это было мясо мутакрысы, – но, как объяснил Кавониус, рано или поздно Диму придётся самому добывать себе пропитание. Когда ему отрезали кусок ноги, считалось, что он как бы сделал взнос в общий котёл, а значит, получил право на доступ к кормушке, но это было только на самое первое время.