– Михаил, – твой проект, тебе и испытывать мост на прочность, – решили мужики. Кедров, волнуясь, забирается в кабину С-100.
Трактор медленно приближается к реке. Вот он уже на мосту – осторожный, как кошка проходит середину.
– Ещё, ещё немножко, – слышны напряжённые голоса из толпы. Последний метр и трактор, наклонившись вперёд, сходит с моста.
– Ура! – кричат все. Довольный от переполняемых чувств выполненного долга, Михаил выскакивает из кабины, забыв заглушить мотор. И С-100 уже без тракториста продолжает движение в горку по наклонной дороге.
– Папа, папа! – кричит Серёжка, показывая в сторону трактора. Отец, понимая свою оплошность, догоняет громоздкую машину, ловко прыгая в неё, выключает двигатель.
Это были редкие минуты, когда взрослые люди улыбались и смеялись вместе с детьми.
Основным местом скопления людей являлась площадь рабочего посёлка. Вокруг неё располагались – контора, магазин, колодец и длинный барак, в котором жили, в основном, одинокие завербованные рабочие. Выйдя из дома, Сергей услышал шум и крики.
– Опять драка, – подумал он, ускоряя шаг.
Двое хорошо поддатых парней, вероятно, не выяснив до конца отношения за столом, решили продолжить на улице. Дрались жестоко. Кулачный бой сменялся градом пинков на упавшего соперника. Покрытые песком и кровью разорванные белоснежные майки превратились в лохмотья. Удручающую картину добавляли разбитые лица. Все ахнули, когда один из драчунов, вырвав штакетник с гвоздями, стал бить, катающегося по земле поверженного. Серёжка шептал:
«Только не стороной с торчащими гвоздями, только не гвоздями».
Драка внезапно начавшаяся, также быстро и закончилась. И мужики, как ни в чём не бывало, пошатываясь, один за другим направились в барак. Спокойно разошлись и зеваки.
Вероятно, тяжёлая жизнь, страх за себя, за своих детей приучили людей к безмолвному восприятию всего происходящего.
Уже точно никто не скажет, когда же появились литовцы в Пихтовке, или перед войной или после неё.
Петраускасы: Кястас, его жена Паулина Петраускене, их дети – сын Марюс Петраускас и уже, родившаяся в посёлке, дочь Катрина Петраускайте, болезненно перенесли ссылку в Сибирь. Особенно тяжело переживал глава семейства. Он когда-то зажиточный человек на своей Родине, здесь чувствовал себя изгоем. В свободные минуты от ручного каторжного труда в лесу, Кястас уходил далеко от дома к озеру и часами глядел на гладкую и спокойную водную поверхность. Возможно, на какое-то время северная природа успокаивала его, но только на какое-то время.