Прозвища казаков донских и кубанских станиц. Казачья жизнь - страница 16

Шрифт
Интервал


А тут ещё одна напасть. Как то случилось в той же Гундровской станице следующее происшествие. Приставал дед к одной молодой снохе, чей муж на действительной был. Как говорится, седина в бороду, бес под ребро. Приставал, да приставал, просто проходу не давал. А сноха была бойкая, но надоел ей дед страсть как. Вот она ему и говорит как то – приходи. Один раз, думает она, рожает казачку мать, один раз и отвечать. Сама же припрятала бритву, да и в нужный момент и отчекрыжила причиндал у деда. Дед в крик и домой: куды ж делся братцы… мой.

Бабы народ, как известно, мстительный. Так она еще и подала жалобу станичному атаману и к жалобе приложила вещественное отчекрыженное доказательство деда. А атаман был большой службист и педант, подал рапорт окружному атаману. Да чтобы все было по закону, он к своему рапорту також приложил вещественное доказательство. Что было дальше – не знаем, злые языки говорят, что дело дошло до Войскового атамана. Прочёл атаман рапорт и в ярость пришёл: разгоню, мол обрезанцев этих к… Вот так об этом узнали казаки других станиц. От того и стали казаки гундоровцы – «обрезанцами».

Ну а про «телушку…» мы промолчим, прозвище это, совсем уж неприличное.

Добринская станица. «Кабарга»

Наметил однажды окружной атаман под Троицу добринских казаков посетить. С визитом, стало быть, явиться. По обычаю высокое начальство всегда вся станица с торжеством встречала. Оно, как известно, атаманам пышки, а казакам шишки. Хочется станичному отличиться, а казакам головная боль. А после официальной церемонии да разговоров по поводу жизни полагалось атамана со свитой на хоперском бережке потчевать осетринкой да севрюжкой. Вот пока атаман вникал в дела станичные, рыбаки по реке сеть раскинули.

Через часок-другой именитый люд потихоньку от церкви на гульбище потянулся, ушица должна была быть знатной, да и на беленькую станичный не поскупился из станичных сумм. А тем временем какой-то местный хитрец решил из казенной снасти осетринкой, да другой рыбкой поживиться. Станичники Богу молятся, а он воровством неволится. Выбрал что попалось, да шутки ради умотал в пятиперстовых ячейках валявшуюся неподалеку кабаргу – лошадиный хребет с ребрами.

Когда дерябнули казаки по чарке под зелень и вода для ушицы в казане закипела, а терпковатый дымок аппетит разогнал – засучили кто по моложе порты с лампасами, спустились к речке, ухватились за прожилины, потянули… Вдруг из воды показалось нечто странное, похожее на раскорячившегося метрового рака. Атаман даже присел: