– Здравствуйте, Алексей. Как ваши дела? Как жена, поправилась ли дочь?
– Да вроде да.
– Ну что же, очень хорошо. У вас какие-то вопросы?
– Да, в общем-то, нет.
– Прекрасно. В таком случае, я вас не задерживаю.
– Чего? – особенным, нагловатым тоном произносит Алексей, вытягивая шею и выставляя подбородок.
Романыч знает этот тон, но вмешаться не успевает. Казарский, наклонившись к подбородку Алексея, что-то шепчет, вроде бы беззвучно двигая губами.
Алексей отшатывается, ударив по воздуху вылетевшими из карманов кулаками.
– Виноват, г-господин… – бормочет он.
– Товарищ, – костяным голосом поправляет Казарский. – Запомните – товарищ. Итак, у вас есть вопросы?
– Никак нет.
– Тогда я вас не задерживаю.
– Спасибо.
Алексей пятится в туман, но всё же, искоса и незаметно, успевает сунуть в карман Романычева пальто небольшую книгообразную фляжку.
– Потеря времени, – говорит Казарский, – Самая и ужасная и безобразная вещь в человеческой жизни. Что ж, Анатолий Романович, будем нагонять. Идёмте.
Он разворачивается и быстрыми, щёлкающими шагами, не оглядываясь на Романыча, направляется в туман. Ступает он чётко и равномерно, как будто по размеченным квадратам. Романыч тащится следом, прижимая ладонь к боку пальто. Другая ладонь накрывает фляжку в кармане.
– Осторожнее, собака, и довольно крупная.
Перед ними пробегает, по-лошадиному колтыхая боками, поскуливающий лохматый пёс. Романыч откидывается назад, словно опираясь на стену плечами и затылком.
– Почему боитесь собак?
– Да так, как-то.
– Одна вещь. Нет надобности, что-то скрывать от меня. Это бесполезно и, главное, вредит делу. Договорились?
– Ну, в общем-то, это произошло…
– Я знаю, как это произошло. Идите, прошу вас, осталось всего семнадцать шагов.
Романыч поневоле начинает считать, и действительно, на восемнадцатом шаге из тумана выступает округлый бок лимузина.
Казарский, переломив спину в чёткий треугольник, наклоняется, распахивает дверь, толстую и тяжёлую, как чугунный люк, и вежливо говорит:
– Проходите, прошу вас.
В сумрачном полумраке лимузина мигает, задыхаясь, тусклая жёлтая лампочка. Приторный запах ароматизатора режет глаза, как пластмассовый офисный нож. Окна, словно заваленные глубокой землёй, черны и непроницаемы ни свету, ни взгляду.
На переднем развёрнутом сидении скорее угадывается, чем виднеется, некое тёмное пятно. Казарского хотя бы можно различить по белёсым очертаниям костей лица.