– А что такое этот ашхсит
все-таки?
– Минерал. Его добывали на
северо-востоке в начале пятисотых годов. Но сейчас он встречается
довольно редко, в чистом виде – практически никогда. Ашхсит
обладает свойством поглощения магии, минерал накапливает ее и при
превышении критической нормы взрывается. Если вонзить ашхситовый
клинок в тело мага, тот может утратить магию. Странно, что ты не
утратила силу после того, как тебя пронзили ашхситом
– Но я не чувствовала в себе силы и
до того, как напоролась на этот мраков штырь. И еще он отчего-то
был потемневшим, а не таким блестящим, как у Арена.
– Ашхсит темнеет, когда впитает чужую
силу. Кажется, я ошибся. Теньяр не пытался использовать тело
девочки. Ему нужна была ее магия. Мы должны вернуть клинок, которым
пронзили тебя, как можно скорее. Я так понимаю, сначала нужно
напитать минерал силой, а затем вонзить его в того, в чье тело
совершается подселение. Не уверен, но это вполне логичная
версия.
– Получается, что я впитала силу из
ашхсита?
– Вполне возможно. Но нужно
проверить. Завтра утром выезжаем в Аринкай.
– Но Вам нельзя в Аринкай, – кажется,
даже испугалась за магистра. – Некромантия там под строжайшим
запретом. И Вас, и меня заодно отправят на костер!
– Думаешь, я настолько глуп, чтобы
всем рассказывать о своей специализации?
– А Ваши глаза?
– Эту проблему я решу. Твоя мать
примет гостя? Не хотел бы оставлять тебя там одну.
– Мама может и примет, а вот
дядя…
– Тогда остановимся на постоялом
дворе.
– И как я это маме объясню? Или Вы
мне, вообще, не позволите с ней увидеться?
– Позволю, – магистр махнул рукой и
потянулся за булочкой. – По дороге что-нибудь придумаю. Можно
отвести твоему дяде глаза, обездвижить, усыпить.
– Убить, – предложила еще более
кровожадный вариант, а магистр рассмеялся.
– Да… – многозначительно протянул
лорд Эрсиэ, – опасно с тобой связываться.
А я задумалась. Поняла, что совсем не
хочу возвращаться. Я, конечно, скучаю по маме, но жить в доме дяди
точно не стану. Несмотря на то, что мертвецы все еще до ужаса
пугали, а магистр едва не убил, чувствовала себя здесь гораздо
спокойней, чем в поместье. Никто не врывался в мою комнату и не
орал, что петухи давно пропели, а я, видите ли, до сих пор в
постели валяюсь. Не было этой заунывной дядиной молитвы на завтрак,
обед и ужин. Никто не допрашивал, что полезного я сделала за день.
Не грозился высечь розгами. Я все время удивлялась, почему мама это
терпит? Уж лучше было бы пойти работать, чем постоянно слушать
дядькины понукания.