Если бы не узкие солнцезащитные очки, я давно бы перестал различать грязные, прокатанные полосы дороги. Конечно, мне совсем не хотелось забираться в этот узкий каньон, который был идеальным местом для западни, но другого пути попросту не было. С одной стороны от него было глубокое пересохшее русло реки Урал, а с другой грубая каменистая «гармошка» – так местные назвали выход пластов горных пород после Великой Катастрофы.
Острые как бритва каменные осколки перечеркнули степь на десятки километров, словно кто-то неведомый пытался собрать в этом месте земную поверхность, словно кожу на голове.
Конечно, можно было спуститься в старое русло, но судя по высоким обрывистым берегам, которые я мог наблюдать в бинокль, до того как въехал в этот каньон, УАЗ-ик вряд ли бы из него выбрался. Во всяком случае, на том пространстве, которое я смог обозреть.
Последний раз, когда я бывал в этих местах, мне было всего двенадцать лет. Тогда Насип был ещё жив. Помню, мы ездили на заставу караванщиков неподалеку от руин Уральска, что бы выменять все заготовленные за зиму шкуры на патроны и аккумуляторы, а так же узнать последние новости и отдать в ремонт нашу радиостанцию, благодаря которой мы держали связь с остальными фермами и хозяйствами.
С тех пор прошло уже восемнадцать лет. Многое изменилось. Насипа мы похоронили два года назад, на кладбище рядом с посёлком. Людей собралось много, человек пятьдесят. Некоторые проделали путь в сто – триста километров, чтобы попрощаться с ним. Самые частые слова, которые я слышал в этот день, были слова благодарности, за всё добро, которое он сделал окружающим.
Кому помог суровую зиму пережить, кому не дал умереть от голода. Кому помог дом выстроить. Некоторые фермеры благодарили его за почти десятилетнюю службу в отряде самообороны, за время которой разбойничьи набеги почти сошли на нет.
Хороший был человек. Многому меня научил. Но, не смотря на всё, он так и умер один. Не то, что бы меня рядом не было. Просто он так и не смог забыть свою жену и дочерей. Долго хранил их фотографии на стене, пока они основательно не выцвели почти до красновато-серого изображения.
Иногда вечерами, особенно зимой, он подолгу сидел напротив них за столом, позволяя себе употребить полбутылки самогона. В такие моменты с ним было бесполезно пытаться разговаривать. Скупые слезинки наворачивались в уголках его стареющих глаз, а на любой вопрос он просто отрицательно или утвердительно качал головой. В скором времени я понял, что в такие моменты его лучше не трогать и просто сидел рядом, слушая рацию или чистя оружие.