Его «История» учила любви к болгарскому отечеству и родному языку, рассказывала о существовании болгарской государственности и культуры до турецкого завоевания, подробно излагая историю Первого и Второго Болгарских царств. Ему претят те, кто превратился в «ничтожнейших рабов турецких». Паисий взывает к противлению угнетателям, которые «топчут и мучают болгарскую землю», ратует за независимость болгарской церкви, выступает против засилья в ней греческого духовенства, отстаивает право родного языка быть средством не только бытового общения, но и культуры, просвещения, образованности.
Те же самые чувства патриотизма и те же самые тревоги за будущее своего народа в основе творческого подвига белорусского классика. Реанимация исторической правды в советской эпохе дело не менее опасное, чем распространение «Истории славяно-болгарской» во времена турецкого рабства в Болгарии.
Многие произведения Короткевича терпят разгромные критики и годами ждут очереди в издательствах, но это не пугает «рыцаря» национально-культурного Возрождения пригнетенной нации. Неслучайно еще в 1967 году Янка Брыль говорил: «Давайте подумаем о том, какая судьба у этого человека. Много ли сыщем мы людей, которые будут писать, писать, а их не будут печатать, и все-таки после этого человек снова садится и снова пишет?» Иван Антонович говорил так в связи с проблемой издания романа Короткевича «Колосья под серпом твоим», сегодня известного далеко за пределами Беларуси, а тогда, в середине 60-х, от автора потребовали коренным образом переработать произведение.
Владимир Короткевич ощущал в себе небесный огонь своего предназначения, знал силу своего слова, чувствовал в себе мощь Божьего благословления. Но, жил он в стране безбожников и потому ему было неуютно. Он кричал, но его, не слышали. Он – рыдал, некому было утереть слезы. Он, стучался в сердца современников, но они оказались на запоре.
Целеустремленность большого художника слова, пламенного проповедника, знаменосца идеи возрождения белорусской нации помогали ему превозмогать все трудности и работать. И он работал как монах в своей келье, как схимник.
По своей неистовости Владимир Короткевич близок святому Паисию Хилендарскому. Оба негодуют, вспоминая тех современников, кто «обращается на чужую политику и на чужой язык, срамится своего.