Хозяйка квартиры была ветхозаветной воспитательницей детского сада. К девочке со старушечьим любопытством не приставала, а стихи ее внимательно выслушивала, однажды заметив:
– Ты вот пишешь: «Он стоит, как гладиатор между двух аббатов». Во времена гладиаторов аббатов в помине не было.
– Это для рифмы.
– Тогда конечно.
– А вы знаете, кто такие аббаты?
– А почему мне не знать? Я тоже книжки когда-то читала.
– Извините, – смутилась Нина.
– Пиши, не отвлекайся на старуху!..
Взрослые Ниной восхищались. Ровесники посматривали косо. Она отличалась в классе, считалось, что дружиться с ней – это умничать, а значит ходить в изгоях. Зато общаться не было скучно! Свою непохожесть, при необходимости, Нина легко могла отстоять. Несколько беспощадных драк с приставалами – и особое отношение ей было обеспечено.
Восторги начали затухать вскоре после окончания школы. Или не ту дорогу выбрала и утомилась блистать по-прежнему, еще ли чего, но к двадцати годам оригинальное дитя выросло просто в девушку со странностями, вроде белой вороны. В какую бы компанию не попадала – всегда не к месту. Вроде и благоволят ей, и ждут, и она тянется быть общей частицей, а не получается – хоть лопни. Никто не принимал ее тонкого и едкого юмора. Ее же не увлекали принятые в компаниях разговоры. Всегда хотелось о другом – возвышенном, красивом, эстетичном.
С внешностью также. Блестящие и темные, как мокрые вишни, глаза и – низкий, заросший волосами лоб, который она ненавидела. Еще и с морщиной, будто некая мысль бесплодно силиться себя проявить. Четкие скулы и короткая шея. Упругая грудь и жесткая толстая задница. Это в школе она слыла красавицей и умницей-разумницей. А к двадцати, выползши из детской кожи, превратилась в «женщину на любителя»: не сказать, что некрасивую, но совершенно не выдающуюся.
Жизнь не заладилась. Убежденная в своих талантах, Нина долго перебирала институты, пытаясь определиться то в актрисы, то в поэтессы, то в сценаристы. Но таланта (или терпения?) хватало на первый шаг, скоро она на что-то отвлекалась, потом бесилась, что не догоняет сокурсников, а в итоге едва начатое занятие заменялось новым. Когда метания окончательно надоели, решила податься временно в народ, по примеру великих писателей.
И среди официанток вновь превратилась в отличительную особу. Много чего и много каких повидавшие в ресторанной возне, те с пониманием приняли несколько ее выходок. Внимательно слушали, как, с нотой утомленности, она пыталась учить их манерам, или когда образовывала по истории ресторанного дела в царской России. Говори-говори!.. Но затем дали такой отпор, что у Нины возник выбор: продолжать в прежнем духе и быть выдавленной из народа, или приспосабливаться к действительности. Выбрала второе. И постаралась перестать отличаться, жить особняком. Также старательно засуетилась, стала покрикивать на гостей, считать навар, заигрывать с лабухами и даже с кем-то переспала; обсуждала из-за портьер очередную шумную вечеринку, оценивала женские наряды. Вроде как, подыгрывала коллективу, но втянулась. Только от умных слов, глубоких выводов, философии и прочей своей мерехлюндии долго не могла отвыкнуть.