Для результата его работы все это имеет не больше значения, чем форма крышки его гроба.
Он может быть самоучкой, как Реомюр, Фаренгейт, Ампер, Лаплас, Дальтон, Кеплер, а может быть аббатом, как Мендель или журналистом, как Энгельс; академиком, как Опарин или солдатом, получившим образование на полях войны, как Ламарк или Декарт; переплетчиком, как Фарадей, школьным учителем, как Циолковский, приказчиком в бакалейной лавке, как Шлиман или профессиональным обитателем лабораторий, как К. С. Лешли.
И это все тоже ничего не значит.
В историю науки все эти персонажи вошли «обнаженными», при входе сбросив сутаны, латы, сюртуки и лабораторные халаты.
Впрочем, как выясняется, дело не ограничилось предметами гардероба. Строго говоря, там же, при входе все они оставили и свои имена.
Дело в том, что в самом открытии мы никогда не найдем примет личности того, кто его совершил. Оно удивительно «безлико» и никак не связано с характером, привычками и взглядами его автора.
Давайте «отвяжем» постижение ДНК от имен Крика, Уотсона, Уилкинса, Франклин, Эвери, Чаргаффа и на несколько минут их просто забудем.
Забудем и трагикомедию, сопутствовавшую пониманию роли и «пространственной конфигурации» дезоксирибонуклеиновой кислоты.
Найдем ли мы в спиралях азотистых оснований или в порядке водородных связей хотя бы отголоски того пикантного факта, что Дж. Уотсон вообще не знал химии, а Ф. Крик не имел никакой научной степени?
Нет.
Увидим ли мы в разгаданной последовательности аденина-тимина-гуанина-цитозина грустную тень О. Т. Эвери или слезы умирающей Франклин?
Опять-таки нет. Не увидим.
А теперь заглянем в окуляр микроскопа.
Есть ли там напоминание о голландском суконщике, который постепенно от кристаллов и стеклянных и шариков, с помощью которых в его цеховой среде было принято инспектировать качество сукна, довел дело до возможности разглядеть движения своих сперматозоидов «собранных после законного соития с г-жой Левенгук»?
Содержится ли там хоть какое-то указание на фасон его шляпы или на то, какому божеству он кланялся по воскресеньям?
Разумеется, нет.
Как видим, все личностное, вкупе с «вопросом о вере» опять дематериализовалось и сгинуло, как не имеющее никакого значения.
Более того, у нас появилась обоснованная уверенность, что между индивидуальностью ученого и его открытием нет вообще никакой связи. Мы могли бы маркировать великие и малые открытия просто цифрами, но под влиянием культуры привязываем их к именам конкретных людей.