Средняя дочь, тринадцатилетняя Гюльзар, стояла у двери в спальню и, не заходя в комнату, о чём-то еле слышно переговаривалась с матерью.
– Несчастье на нашу шею! Уж лучше бы она умерла, не родившись! – услышал Шихы сердитый шёпот девочки.
На её бледном личике с огромными чёрными глазами было написано недетское возмущение, когда она обернулась и увидела отца.
Нахмурив брови, Гюльзар тут же прекратила разговор и слегка посторонилась, уступая ему дорогу.
– Пошла вон! – сказал ей отец.
Девочка фыркнула, но покинула свой пост.
Марзийя стояла, устало прислонившись к стене около детской кроватки, которую Шихы два месяца назад купил для их будущего сына. Делая вид, что и не замечает присутствия жены, Шихы склонился над кроваткой. В это мгновение за ним внимательно наблюдали пара голубеньких как бусинки глазёнок. Именно внимательно, словно то было не новорожденное дитя, а, по крайней мере, годовалый и очень любопытный ребёнок.
– Ишь ты! – ворчливым тоном промолвил Шихы, обратив внимание на сей факт. Но не успел он сказать это, как ребёнок одарил его своей беззубой и очаровательной улыбкой.
Стояла летняя жара и девочка была не запелёнутой, а одетой в распашонку и штанишки. Перед взором Шихы предстало милое пухленькое создание с розовыми щёчками, крошечным алым ротиком, светлыми волосёнками и беленькой, как первый снег, кожей. Дочери Шихы все до одной были темноволосыми и черноглазыми, а эта словно из другого теста слепленной оказалась.
Грозно сдвинутые брови Шихы внезапно дрогнули и разгладились. Его взгляд потеплел, и он хмыкнул.
– Светленькая, и глаза голубые, ну вылитая покойная мать моя, – задумчивым тоном произнёс он, не отрывая глаз от младенца. – А кокеткой будет, да ещё какой. – И вдруг, метнув косой взгляд на изумлённо застывшую жену, он процедил: – Простудится ребёнок, это же дитя, а не взрослый человек, одеялом прикрой!
Вот так впервые появление в доме Шихы ещё одной новоиспечённой дочери прошло на удивление мирно. Этим самым ребёнком, как я уже говорила ранее, была я. Хотя… хотя лучше бы я не рождалась на этот свет! Шихы назвал меня в честь своей покойной матери Ситарой. До этого времени ни одна из остальных его шести дочерей не удостаивалась такой неслыханной чести. Теперь Шихы, приходя домой, не хмурил как раньше свои густые брови. Ведь дома его ждала маленькая и любимая проказница, невозможно капризная, но очаровательная, как цветочек.