Мы ещё какое-то время любовались этим чудом, словно из ночи выглядывающим из-под стекла цветком, а потом она, будто спохватившись, что недобрый глаз может заметить тайное сокровище, начинала спешно зарывать его, плотно присыпая землёй.
У неё получались чудные секретики. Она брала, например, цветок колокольчика с его поникающей головкой и собранными в розетку листьями или выбирала удивительной расцветки бархатный цветок анютиных глазок – ярко фиолетовый, с желтыми пятнами у основания лепестков, с красивой каймой или полосками по краям, – и тогда из-под стекла на меня глядело какое-то таинственное существо. Такое же сильное впечатление произвели на меня и крупные махровые цветки львиного зева (если сжать этот цветок с боков, он и вправду раскрывал свою пасть, напоминая голову льва).
В тайне от неё я тоже начал делать свои секретики. Отыскивая нужные мне цветы, я готовил для них бархатистое ложе в обрамлении камней и выкладывал моё сокровище на фоне земли, накрывая его стеклом, будто стеклянной витриной в музее. Я всё копал и рыл землю, словно хотел докопаться до самого центра земли. И как великую тайну, показывал затем свои секретики другим ребятам, вдохновляя и их тоже на их собственные фантазии. Со всей своей непреходящей одержимостью и чрезмерной экзальтацией прибегал я в свои тайные места один, чтобы проверить, на месте ли мой секрет, не случилось ли с ним что, с эти моим сокровищем; или же чтоб изменить композицию, или вообще поменять место тайника, боясь, как бы чья-нибудь разбойничья душа не разорила его. И эти заботы вносили беспокойство даже в мои сны.
Из всех этих детских игр и забав – и что-то таинственное есть в этой «развязке» – родилось затем совсем другое, новое и бесспорно исключительное увлечение, прообразом которого и были мои нежные секретики.
Это наше с Томой увлечение, которое всё тянулось ввысь, как несгибаемый
цветок, переросло затем для меня еще в новое
страстное увлечение – создавать
гербарии из редкостных
для меня
расте-
ний.