Воевода охранной сотни князя громко рыкнул: «Воины! В строй! В две шеренги!»
Князь Владимир беглым взглядом пересчитал людей. «Не густо, сотен шесть неполных будет. Два месяца осады- и почти половина из тысячи. Так и месяц не продержимся. Дорого учеба брать крепости дается. Бесшабашной отваги здесь мало, только лоб об стенку расшибить можно. Эх, ромейскую науку военную да с духом русским отважным бы соединить. Тогда никто не устоит. Не будет равного воинству русскому».
Владимир посмотрел невидящими глазами сквозь строй и вдруг, словно очнувшись от краткого сна, спросил:
– Воины, а где воевода-то ваш?
– Сгинул воевода, князь. Между стен сгинул. Когда выходили из крепости, бился он с греками, в передовых бился. Не уберегли мы, княже, воеводу своего, – ответил знакомый по ночной встрече воин.
– Не уберегли, говоришь. А ты что еще умеешь, кроме как князей по ночам дубасить?
– Биться могу, на мечах, на копьях. Луком владею и в седле держусь неплохо.
– А из грамоты что знаешь?
– Счет знаю, княже, до тысячи, язык ромейский понимаю, а вот письмо их, прости, пока не осилил, недосуг было.
– А звать-то тебя как, грамотей? – спросил князь по-гречески.
– При крещении в Царьграде Даниилом назвали. А как мать с отцом нарекли, не знаю, потому как не помню ни матери, ни отца. Товарищи Рысем зовут за быстроту и ловкость, – отвечал воин на правильном греческом, без запинки.
– Так вот, Данила, быть тебе воеводой над тысячей, раз нет с нами прежнего. И смотри мне, береги людей. Люди для нас сейчас на вес золота. Каждый клинок на счету. Смотри, не дури, зубом не отделаешься. Вышата, огласи воинам нового воеводу. А ты, Данила, порядок наведи, с сотниками разберись. Тех, кто погиб, замени новыми. Достойных сам знаешь, лучше меня. К полудню жду тебя на совет, воевода Даниил. – Отдав эти распоряжения, князь сел в седло подведенного Вышатой коня, и тихо шепнул ему: «Шли гонцов к воеводам, сидящим по стенам. Пусть скинутся каждый по сотне воинов новичку. Тебя и их тоже на совет жду».