3. Глава 3
Дверь комнаты, которую для меня приготовили захлопнулась за спиной с характерным щелчком, я прислонилась к ней, совершенно обессилев, и выдохнула в голос. Я даже не сразу сообразила посмотреть по сторонам, не наблюдает ли за мной кто-нибудь тут ненароком, так велико было напряжение, в котором я все эти часы и минуты пребывала. Сколько, кстати, времени прошло? Я выглянула в громадное, в полный человеческий рост окно с высоким подоконником, чтобы убедиться – совсем немного. Солнце стояло в зените, и тени только-только тронулись на восток.
Я смотрела на маленький тенистый пруд с острыми перьями водяных цветов, на крепкие хозяйственные постройки, увитые лианами плюща, на подъездную дорожку, которая отлично просматривалась отсюда, и массивную кованую ограду вдали оглушённая и ослеплённая жутчайшим пониманием: я тут застряла… Если меня не привела в чувство ни боль от кольца, которое, к слову, по-прежнему было на мне, ни ужасающий вид раненого Тааля, ни характерное чувство голодной тошноты, значит, всё это не сон и не игра моего растревоженного учениками сознания, а самое, что ни на есть попаданство – бред, кошмар и ужас в одном флаконе.
Мне срочно требовалась эрдова труба, которую я разглядела в злосчастном кабинете, и план, как её оттуда достать!
Окно было высоко, и выбираться в него ночью было страшно, но, в принципе, возможно. Замок на двери вскрыть было нечем: в комнате имелась только скромного размера кровать, стул и небольшой круглый стол у окна с тонкой вазой на нём и камин с грубой пыльной полкой; да и делать это средь бела дня было откровенным идиотизмом.
Я могла лишь предполагать, что Сашка привёз мне из поездки штукенцию, которая при нечаянной активации закинула меня сюда. Это, если дело действительно в трубке. А если не в ней? Я прикрыла горящие от сухости глаза и потёрла ноющую шею. Не знаю, чем занималась малышка этой ночью, но судя по жуткой скованности во всём теле, провела она её очень некомфортно.
Нужно было выяснить, что же так напугало челядь и людей перед храмом, и узнать, отчего так брезгливо морщился муж.
Ах, да, тот самый младший конюх, возникло в памяти неприятное виденье, и я тихо укоризненно произнесла:
— Эми, Эми…
Как отчётливо демонстрировала память, конюх был последним рывком в сопротивлении девчонки. На что надеялась моя предшественница, когда решительно предлагала трясущемуся парню себя в воняющем навозом тёмном сарае, где твёрдый черенок от чего-то грязного упирался ей в бок, а за шиворот с крыши сыпалась труха то ли соломы, то ли чего-то ещё, о чём она боялась и думать.