Причин тому, думается, несколько. Немаловажную роль могло сыграть то обстоятельство, что второй раз Пушкин попал на Воды после разъездов по Закавказью и пребывания на театре военных действий, после многочисленных встреч с близкими ему людьми. Ясно, что обилие этих, новых, ярких и сильных, впечатлений оттеснило в сознании поэта на второй план все, встреченное им на Водах – картины, в общем-то уже известных мест и общение с людьми, не столь замечательными, как те, что были встречены в Закавказье.
Свою роль в равнодушии к курортным местам сыграло и то, что Пушкин – как ни печально об этом говорить – львиную долю времени, проведенного здесь, отдал владевшей им тогда роковой страсти к карточной игре. Как вспоминал впоследствии М.И.Пущин, брат лицейского товарища Пушкина, Александр Сергеевич сел за зеленый стол в первый же день приезда в Пятигорск. И, несмотря на обещания вскоре последовать за Пущиным в Кисловодск, более недели не показывался туда, после чего появился вместе со своим карточным партнером, Дороховым, «оба продувшись до копейки. Пушкин проиграл тысячу червонцев, взятых им у Раевского на дорогу». В Кисловодске игра продолжалась, несмотря на твердое намерение Пушкина «вести жизнь правильную и много заниматься». Каждое утро он просил подавать ему верховую лошадь, якобы для верховой прогулки, но доезжал только до Солдатской слободки, где квартировал некий Астафьев, и садился с ним за карты в надежде отыграть проигранные деньги. Правда, сумел вернуть лишь «червонцев двадцать».
Переселившись из Ресторации в дом Реброва, Пушкин с Пущиным, регулярно обедали у своего петербургского приятеля Петра Васильевича Шереметева, жившего там же и собиравшего за своим столом довольно большую компанию. После обеда собравшиеся садились опять-таки за карты. При таком образе жизни поэту было не до лечения, хотя ванны он все же, видимо, по утрам, принимал – об этом имеется собственноручная запись Пушкина в «Журнале принимаемым ежедневно гг. посетителями ваннам».
Избегал поэт и новых знакомств. Единственное исключение, кроме Астафьева с которым Александр Сергеевич спознался на почве карт в пятигорской Ресторации, составляла, по словам Пущина, «личность, очень привлекательная для Пушкина: сарапульский городничий Дуров, брат той Дуровой, которая служила в каком-то гусарском полку во время 1812 года, получила Георгиевский крест… Цинизм Дурова восхищал и удивлял Пушкина; забота его была постоянная заставлять Дурова что-нибудь рассказывать из своих приключений, которые заставляли Пушкина хохотать от души; с утра он отыскивал Дурова и поздно вечером расставался с ним».