– Бывает. Но, знаете, если в основном люди учат языки, чтобы общаться с живыми, то я их учу для того, чтобы узнать больше о мертвых…
– Что?
– Ага, повеяло погребальной романтикой, – домнишоара Ликуца облизнула зубы, и слюна на них казалась кровавой в алом свете, заливавшем их лица.
– Так чем Вы занимаетесь?
– Я работаю в Краковской академии искусств. Специализируюсь на старопольской живописи и скульптуре. Собственно, в нашей сфере знание латыни – не забава, а необходимость.
– Вот это да!
– Интересно…
– А скажите что-нибудь на латыни, – неизбежная просьба, к которой Анджей давно привык.
– Post mediam noctem visus, cum somnia vera.
– Încântător6… – вздохнула домнишоара Ликуца, – как же это напоминает румынский…
– Да оба они звучат как оккультные воззвания, – заметил Морсус с немалой долей сарказма, поскольку уже год как томился англо-румынским языковым пространством в своей собственной квартире.
– А как переводится?
– «Приснившийся после полуночи, когда сновиденья правдивы…». Это из Горация.
Ляна и Ева изумленно переглянулись. Дело в том, что Ева была поклонницей творчества Милорада Павича. До такой степени, что, будучи проездом в Белграде, она отправилась на Новое кладбище, где писатель в юности «целовался с песком на губах, думая о смерти»7, чтобы возложить погребальные лилии на его могилу. Именно в том сонном районе Белграда, среди зеркально-черных надгробий, ей вспомнились павичевские строки: «Ибо любой сон воплощается как чья-то чужая явь».
Так Ева вернулась во Львов с необычной идеей: собираться по четвергам и рассказывать друг другу свои сновидения, в которых таились грядущие события, беды и восторги. Это была своего рода интеллектуальная игра в ассоциации, куда неизбежно втягивались коллективное бессознательное, символика, герр Фрейд, сеньор Менегетти и ассирийский сонник (экспертом по нему была домнишоара Ликуца). Игра эта требовала определенного уровня знаний, а если удавалось напасть на верный след, и через несколько дней сон Морсуса сбывался у той же Ляны, они торжествовали и чувствовали себя, по меньшей мере, потомственными провидцами. Постепенно они научились распознавать сны о прошлом, настоящем и будущем, отличать обычные сновидения от демонических вторжений, и, конечно, мечтали о полноценном коллективном сне, который объединил бы их всех в своем зыбком предвечном пространстве.