Когда Аня с замирающим сердцем нашла свою фамилию в приказе о зачислении, она готова была прыгать до потолка. После короткого разговора с отцом, легким ветерком девушка буквально пронеслась до кабинета Игнатько.
– Вадим Алексеевич! – звонким голосом возвестила о себе Аня. – Я поступила!
Пожилой профессор оторвал взгляд от куска ватмана, который впоследствии Аня изучит до мельчайшего сгиба. Он сухо улыбнулся и ответил трескучим голосом:
– Поздравляю. Пойдешь отмечать с подружками?
Девушка села напротив профессора и покачала головой.
– Не знаю даже, Вадим Алексеевич, – она бросила быстрый взгляд на лежащий на столе документ и тяжело вздохнула. – Все никак не выходит их головы Ваш рассказ о раскопках на плато Укок.
Аня помолчала, рассеянно поглаживая прядь светлых волос, и нерешительно добавила:
– Особенно о золотом сосуде.
Вадим Алексеевич посмотрел на новоиспеченную студентку поверх очков, печально улыбнулся и тихо заговорил:
– Дорогая моя Аня, – начал профессор, подбирая слова. – Твоя тяга к науке не может меня не радовать. Знаешь, глядя на тебя, я вспоминаю себя самого в твои годы. Это рвение, этот юношеский максимализм.
Игнатько на секунду замолчал, тяжело вздохнул своим мыслям и продолжил:
– Но позволь мне дать тебе небольшой совет. Не почти это за мой старческий каприз, а, скорее всего, за наставническое попечительство. Я бы очень не хотел, чтобы ты занималась этими изысканиями.
– Но…, – Аня попыталась встать со стула, однако профессор жестом остановил девушку.
– Не торопись, – попросил он. – Я бы очень не хотел разговаривать на эту тему с твоим отцом и уж тем более пользоваться своим положением в мире науки.
Он увидел недоумение в глазах своей подопечной и тут же продолжил быстрее.
– Дело в том, что над символами, которые ты видела на дне чаши, бились многие ученые, и мне горько было видеть, как их жизни, в буквальном смысле этого слова, ломались от безуспешных попыток продвинуться хоть чуть-чуть в своих изысканиях.
Профессор поднял руку, как бы останавливая Аню от возражений.
– Не перебивай, прошу тебя. Ты прекрасно знаешь, что в нашей профессии, как и во многих других, есть свои суеверия, но в данном случае они не при чем. Мне трудно поверить в мистику, но я знал, по крайней мере, трех замечательных ученых, взявшихся за расшифровку надписей и сгинувших вникуда.