– Я где-то читал или слышал, не помню, что у каждого существа на этой планете есть свое предназначение. И единственный способ понять какое – честно спросить себя об этом. Если я готов днями напролет страдать некой фигней по общественным меркам, это и есть мое предназначение. Да, я не могу назвать себя профессионалом в деле архитектуры и дизайна, потому что я не готов заниматься этим только ради бабла, не готов угождать заказчику, поступаясь собственным видением. Потому что это МОЕ предназначение. Пусть бестолковое и бесполезное, как и вся моя жизнь, но если я жив, то так нужно, значит, именно этим я должен заниматься по жизни.
Такой тирады Марина не ожидала, видимо, тема была наболевшей.
– Ты даже не представляешь, насколько я готова подписаться под сказанным тобой, – усмехнулась она. – Ты счастливый человек, ты можешь выполнять свое предназначение без поправок на заботы о хлебе насущном.
Он долго и пристально смотрел на нее, прежде чем договорил.
– Я чувствовал, что ты поймешь, – и без какого-либо перехода заметил: – У тебя глаза кофейные.
Марину разобрал смех.
– А люди с кофейными глазами обычно всё понимают? Только знаешь, что я не могу понять? Почему ты, будучи архитектором, живешь в квартире, где нет ничего, что бы говорило о том, кто ты? Кота не считаем…
– Мне так проще, – пожал плечами Лекс, – нет привязанности, нет ничего, что было бы жаль оставить. Кота не в счет, кота всегда можно взять с собой.
– В Лондоне всё иначе? Когда ты окончательно переедешь, твой образ жизни изменится?
Лекс тяжело вздохнул.
– Наверное, там у меня есть дом, который в принципе можно довести до ума, пока там только голые стены – поле для всевозможных экспериментов… Пока я ничего не решил. Пойдем в зал, чего я тебя на кухне держу, посмотришь, ради чего я вообще согласился жить в этом доме.
Кот, по-прежнему лежавший у Марины на коленях, укоризненно взглянул на Лекса, когда тот, потрепав его по загривку, сунул ему под нос сушеный банан, после чего бросил его в кошачью плошку.
– Слазь.
Кот нехотя спрыгнул с колен.
– Бананы ест? – удивилась Марина.
– А еще виноград, абрикосы, персики, у него куча странных для кошек пристрастий, – Лекс подал ей руку.
Зал был ожидаемо обычной, ничем не примечательной, кажущейся нежилой комнатой: широкий диван напротив большой телевизионной панели, круглая таблетка светильника на потолке, журнальный столик, очевидно, используемый в качестве подставки для ног, и большое, занавешенное только легким тюлем окно, откуда открывался потрясающий вид на Волгу. Темная гладь реки, однотонно-мышиного цвета небо, смутная за завесой дождя линия левого берега – простор и ясность. Ничто не закрывало обзор, от открывшейся панорамы захватывало дух.