– Ты сегодня необычно пессимистичен, – сказал я Гаю. – А я могу привести пример, где человек, от которого я меньше всего этого ожидал, принес мне оливковую ветвь. – И я рассказал ему о записке от Билкнапа и деньгах.
Мой друг посмотрел мне в глаза:
– И ты поверил ему? Вспомни обо всем, что он сделал в прошлом!
– Похоже, он умирает. Но… – Я пожал плечами. – Нет, даже теперь я не могу заставить себя поверить Билкнапу.
– И умирающий зверь может укусить.
– Ты сегодня в мрачном настроении.
– Да, – тихо сказал врач. – В мрачном. Я все думаю о том, что произошло сегодня утром на Смитфилдской площади.
Я положил нож. В последние месяцы гонений я избегал обсуждать с Гаем религиозные вопросы, так как знал, что он всегда оставался католиком. Но, чуть поколебавшись, я все-таки сказал:
– Я был там. Они сделали из этого целое представление – епископ Гардинер и половина Тайного совета смотрели на сожжение с большого крытого помоста. Меня заставил пойти туда казначей Роуленд: королевский секретарь Пэджет потребовал представителей от каждого инна. И вот я сидел и смотрел, как четыре человека сгорают в муках, оттого что не верят в то, во что велит король Генрих. Правда, им повесили по мешочку пороха на шею, и в итоге несчастным разнесло головы. Да, когда я был там, земля снова заколебалась у меня под ногами, как палуба того тонущего корабля. – Приложив руку ко лбу, я заметил, что она слегка дрожит.
– Да смилостивится Господь над их душами, – тихо произнес мой собеседник.
Я пристально посмотрел на него.
– Как это понимать, Гай? Ты думаешь, им нужна милость за то, что они говорили то, во что верили? Что священники не могут превратить кусок хлеба в тело Христово?
– Да, – тихо проговорил Малтон. – Я верю, что они заблуждались, отрицая таинство мессы – ту правду, которой Бог и Церковь учили нас веками. А это опасно для всех наших душ. И они заполонили весь Лондон, скрываясь в своих собачьих норах, эти сакраментарии, и даже хуже – анабаптисты, которые не только отрицают мессу, но и верят, что все общество должно быть разрушено и все должно быть общим для людей.
– В Англии за все время было всего несколько анабаптистов, лишь горстка отступников-голландцев. Они воспитывались во зле. – Я сам услышал раздражение в своем голосе.
Гай гневно возразил:
– А эта женщина, Эскью? Она хвалилась своим отрицанием мессы. И ведь Эскью даже не ее настоящая фамилия, после замужества ее фамилия Кайм, но она бросила мужа и двоих малых детей, чтобы пойти в Лондон и произносить речи перед здешними жителями! Так ли должна вести себя женщина?