Среднего роста, как Ингвар, светловолосый, в красном греческом кафтане, Святослав держал в окровавленных руках жертвенный нож; его юное лицо было сосредоточено и одухотворено, ноздри слегка раздувались, ловя запах свежей крови. Эльга знала, что с ним сейчас происходит. Он, такой юный, приносит жертву не только за все полянское племя, как его далекие предшественники-Киевичи – он делает это от имени всей Руси, простирающей ныне свою власть от Полуночного моря до Греческого. Это такие дали – мыслию не окинуть! – и все они подчинены ему – сыну Ингоря, внуку Вещего. Русь, которую Вещий сделал столь мощной, признала его наследников своими вождями, хотя Эльга приходилась покойному волоту лишь племянницей, а Ингвар и вовсе не состоял с ним в кровном родстве. В жилах Святослава соединилась кровь Олеговичей и северных потомков Боезуба, что стали конунгами на Ильмене за сто лет до появления там будущего Олега Вещего. И все, что завоевали мечи трех-четырех поколений, теперь принадлежало Святославу.
– Солнцу новому, Хорсу золотому – слава! – выкрикивал молодой князь, поднимая священный сияющий рог.
– Слава!
– Руси слава!
– Слава!
Сотни дружных голосов взлетали к облакам и гремели между землей и небом, будто зимняя гроза. И каждый чувствовал, как сам дух его возносится к небу в этом едином кличе, чтобы стукнуть в двери богов.
Вокруг князя толпились родичи, составлявшие ближнюю дружину: Мистина в обличье Велеса, его сыновья Улеб и Велерад, Асмунд со своими юными сыновьями, Дивиславичи, Избыгневичи, Илаевичи, Икморова ватага и прочие сыновья Ингваровых гридней, живых и павших… Толпа не вмещалась в освещенный круг и оттого казалась беспредельной. Окидывая ее взглядом, будто сокол с вышины, Святослав ощущал с гордостью: с этих лиц, упоенных близостью к богам, смотрит на него с торжествующей преданностью вся неисчислимая, могучая Русь.
– Князю нашему слава! – ревел Мистина. – Мечам русским слава!
И тучи содрогались в темной вышине от мощного крика дружины.
* * *
Гора из пирогов и прочей снеди с княжьего стола уже исчезла: отроки разобрали ее и разнесли по гостям. На дворе ободранная и безголовая туша бычка жарилась над пламенеющими углями, отроки отрезали готовые куски и раздавали. Эльга своими руками поднесла чаши самым знатным из киевлян: Мистине, наконец снявшему шкуры и личину, своему двоюродному брату Асмунду, Честонегу, Себенегу, старым воеводам. Остальных угощали ее родственницы-боярыни. Отбросив сдержанность, теперь уже все гости ели, пили, хлопали друг друга по плечам; даже волынские бояре, натянув подаренные цветные кафтаны, оттаяли и начали смеяться, прикладываясь к резным ковшам.