За окном небо уже темнело, а над горизонтом догорала грязно-сиреневая полоса заката. То тут, то там в черноте вспыхивали окна: люди возвращались домой, варили ужин, занимались любовью, целовали детей. Там свет истерично пульсирует, сменяясь с красного цвета на голубой – вероятно, отрывается молодёжь. А вот тут свет мягкий, приглушённый – будто кто-то просто сидит и так же смотрит на городские звезды. Смотрит на меня. Эта мысль мне не понравилась, и я щелкнула пультом.
Бред. Бред. Бред. Одно старьё и тупые шоу. Я остановилась на каком-то черно-белом фильме, заинтересованная знакомыми лицами. «Завтрак у Тиффани», конечно. Снимали же раньше фильмы! Я с удовольствием отдалась чарам хорошенького личика Одри Хепберн и приготовилась к просмотру. Девушка напевала «Лунную Реку». Нежный голос увлекал за собой в туманные, розовые долины, превращался в облако и окутывал разум, будто мягкая-мягкая вата.
– Оливия.
Тихий шёпот, похожий на порыв ветра, разогнал истому, заставил меня встрепенуться. Я выключила телевизор и прислушалась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Воцарилась неприятная тишина, такая глубокая, что было слышно, как в ушах шумит кровь. Осторожно, стараясь не издавать звуков, я взяла с полки декоративного слона из змеевика – подарок Женевьевы. Думаю, она не обидится, если чудесная статуэтка немного испачкается. Совсем чуть-чуть.
– Оливия, – выдохнул кто-то.
Тихий смешок пронёсся по комнате, обрушился на меня ведром ледяной воды. Стиснув зубы, я двинулась к спальне, сжимая статуэтку в руке. Дверь прикрыта, хотя я всегда открываю её настежь – привычка с детства. Прижавшись к косяку, я воровато заглянула в тёмную комнату, но ничего не увидела.
– Выходи! – сипло потребовала я, перехватив статуэтку покрепче: ладони от волнения вспотели, отчего гладкая поверхность минерала превратилась в кусок мыла.
Ответа не последовало. Только кто-то вздыхал, часто и глубоко, и мне почудилось, что я стала свидетелем чего-то постыдного.
– Как же больно… больно… – услышала я хриплый, низкий голос, странный, словно надтреснутый. Я сглотнула, но в горле пересохло, а гортань сжалась до размеров игольного ушка.
– Убить её. Надо… так надо, – твердил голос, то ли утешая, то ли баюкая себя.
Я облизала губы и гневно прошипела:
– Или ты сам выйдешь, или я вызываю полицию.