– Хорошо. А с Екимовой что?
– Да с ней всё ясно, говорил же Наде, чтобы язык свой за зубами
держала, – сокрушённо вздохнул Матюшин. – Загуляла ваша сотрудница,
дело молодое.
Травин улыбнулся.
– А как узнали, что загуляла?
– Так оставила записку, что уходит, вот этот Лакоба и
взбеленился – в записке-то не указано, к кому, решил, что вы её
увели. Родственников у неё нет, все в Гражданскую померли, живёт
одна, точнее, с этим Лакобой, по его просьбе ищем.
– Значит, записку оставила? Сама написала?
Матюшин важно кивнул.
– Евсей Венедиктович, криминалист наш, уверяет, что сама, почерк
сличили с ордером на вселение. Вы уж извините, товарищ, это дело
следствия, я понимаю, вы лицо пострадавшее, но больше рассказать
ничего не могу. Жду вас завтра в девять, вот повестка, – он вытащил
из папки бланк, вписал дату и время, – много времени это не
займёт.
– Хорошо, – Травин встал. – Вы же понимаете, что я за прогулы
уволить её могу? А если человек и вправду в обстоятельства попал,
пострадает впустую.
Следователь виновато улыбнулся, развёл руками.
Матюшин ни по каким особо важным делам после обеда не поехал,
вернулся в суд, кабинет молодому следователю достался тесный и без
окон, сделанный из бывшей кладовой, тусклая лампа на потолке давала
обманчивое ощущение света, выручала настольная, с синим абажуром.
Дело Травина за несколько дней переросло в увесистую папку, восемь
свидетелей были опрошены, один подозреваемый – допрошен, к допросу
прикололись пять листов характеристик из партийной ячейки,
псковского таможенного отделения Наркомвнешторга, погранотряда и
окркомхоза. Все как одна, словно под копирку, утверждали, что
Леонтий Зосимович Лакоба был и остаётся верным ленинцем и отличным
специалистом. Потерпевший Травин умудрился упасть возле почтамта,
одиннадцать фотографий, на которых он выглядел совершеннейшим
покойником, были сделаны телеграфистом до приезда кареты скорой
помощи. Опять же, у потерпевшего тоже были характеристики, и тоже
такие, что хоть сегодня в окрсовет его.
Рядом с делом Травина следователь положил другое, в намного
тоньше – Глафира Прохоровна Екимова, девяносто восьмого года
рождения, русская, из мещан, работница Псковского почтамта. В папке
не было хвалебных характеристик, берущих за душу протоколов и
жутких фотографий, только лист допроса Лакобы, записка, оставленная
женщиной, и приколотый к ней отчёт криминалиста. Матюшин прикрыл
глаза, с минуту сидел, откинувшись на спинку стула, а потом
решительно положил одну папку на другую. Словно соединил судьбы
двух людей.