* * *
Феронд растирал в пальцах узкие продолговатые листочки багульника, но это был немного не такой запах, по которому он скучал. Мужчина по-прежнему не знал, кто этот бестелесный дух, но именно он стал для Феронда причиной быть. Именно он поддержал в самые трудные моменты, а потом как-то невзначай исчез. Так казалось валинкарцу. На самом деле, никуда не исчезал его таинственный друг, а просто не показывался. Потому что Феронд стал стабилен. После разговора с Тёмным Эльфом прошло около десяти лет, и мужчина всё реже и реже впадал в отчаянье. Это стало неотъемлемой частью его жизни, зато не было вспышек ненависти к себе или затухания, не было больше поисков оправданий. Ничего больше не было. Феронд существовал. Если бы Алдан заявился к нему вновь, то нашёл бы его мало изменившимся с прошлой встречи: неухоженный, заросший, отстранённый от всего, что происходит в мире. Он продолжал участвовать в состязаниях; с тоской, а потом и с безразличием наблюдал за развитием личной жизни Бравы; радовался за сестру, которая хоть с ним и общалась мало, но зато влюбилась в хорошего парня, отвечавшего ей взаимностью; старался избегать Мэггона и Элару, чтобы они не начали расспрашивать его ни о чём. Жизнь в Валинкаре текла, но как-то мимо Феронда. Ему казалось, что он остался там, в том далёком утерянном времени, когда он не был знаком с Эйдисом. Мужчина не винил друида. Ему было даже немного легче, когда он за ужином обводил взглядом собравшихся в зале и видел их довольные счастливые лица. Всё-таки они с Лайгоном спасли Валинкар, хоть брат и не ведал этого.
Все позабыли про Лайгона, полагая, что он канул в небытие. Его имя не произносили, хотя никаких официальных запретов или предрассудков не было. Только Феронд помнил брата. Слишком хорошо помнил. В его памяти сохранилось всё хорошее, что с ними было, всё плохое, что успело приключиться и даже всё то, чего, к счастью, не было, но могло бы быть. Он помнил Лайгона красивым и опрятным, а также легко мог воскресить в памяти его, каким он вернулся из мира людей — нестриженным и настолько погрязшем в магии и стремлении к власти, что даже не сбривающим столь ненавистные ему усы и бороду. Но зрительная память не очень мучила Феронда. Зато в ушах до сих пор стояли все злые слова, сказанные братом. Злые, но правдивые и вполне заслуженные на тот момент.