».
– Вот, экдор Эртебран, пожалуйста…
Лээст кивнул:
– Спасибо. Остальное расскажешь завтра. Сейчас тебе надо выспаться. И загляни на кухню. Шеф-повар тебе оставил сэндвичи в холодильнике.
Марвенсен поклонился и, захватив свою сумку, вышел из «восемнадцатой», что числилась за проректором, а сам он вернулся в кресло, извлёк на свет фотографии и стал изучать их по очереди: первую – ту, где Верона ещё в годовалом возрасте и на руках у матери, вторую – где ей четыре и она только-что проснулась – румяная и взлохмаченная, третью – где ей уже восемь и она сидит на крылечке вместе с дворняжкой Бубой, четвёртую – вновь с Режиной, где они вдвоём отмечают – судя по тортику с цифрой – веронино десятилетие, пятую – чёрно-белую, где Верона – двенадцатилетняя – рваные джинсы, чёлка и грязный бинт на запястье, шестую – где ей четырнадцать – та же чёлка, та же ухмылка, но красота её – дивная – проступает со всей отчётливостью, седьмую – где ей пятнадцать и она наконец улыбается, обернувшись на зов фотографа, восьмую – где ей шестнадцать и она достаёт из кастрюли спагетти зубчатой ложечкой, девятую – где она в школе, сидит на причале – лодочном, и смотрит на солнце – закатное, и последнюю – изумительную – где она под дождём, промокшая, в коротком шёлковом платьице, ловит ртом дождевые капли, высоко запрокинув голову.
Ознакомившись с фотографиями, Лээст какое-то время перебирал их задумчиво, подолгу глядя на каждую и приходя к той мысли, что её красота – немыслимая – превосходит его ожидания, после чего разложил их на кожаной ручке кресла, взял в руки письмо – большое, осознавая с отчётливостью, что Гренар, с его влюблённостью, способен пойти на крайнее, и минуту провёл в размышлениях: «Нет, письмо подождёт, – решил он. – Там происходит что-то. Я физически это чувствую…»
* * *
Верона простилась со зрителями, завершив своё выступление, быстро прошла в гримёрную, вытерла нос салфетками, закрылась надёжным образом и начала раздеваться, чтобы сменить одежду – джинсы и чёрную кофточку – на пышное бальное платье, сшитое к этому вечеру. Оставшись в белье – открытом, она присела у зеркала, подкрасила губы розовым и уже собралась наряжаться, как именно в ту секунду на неё вдруг повеяло холодом. Следом она ощутила чьё-то рядом с собой присутствие. Застыв в состоянии шока – близком, по сути, к обморочному, она прошептала: «Кто здесь?!» – и тут же подумала: «Боже мой, Виргарт уже в Коаскиерсе и он передал фотографии!..» Лицо её запылало – запылало просто неистово. Подхватив своё платье – оброненное, и воскликнув: «Экдор, простите меня!» – она начала одеваться, но запуталась в юбках с оборками. Тут в дверь постучали – резко, и послышался голос директора: «Верона, открой, пожалуйста!»