Дверной звонок зазвучал мелодией будильника на телефоне. Я не сразу поняла, что проснулась. Сердце бежит как после марафона, пижама вся пропиталась потом, а одеяло беспорядочным комком сброшено на пол. Фух… Ну надо же такому присниться! Как же хорошо понять, что это был всего лишь сон! Тело в облегчении обмякает, мышцы постепенно расслабляются. Я тяну на себя одеяло, начиная замерзать под влажной тканью пижамы. Какое- то время лежу, глядя в потолок в полной прострации. Так хочется зависнуть надолго в этой депривации, пока мозг перегружается после ночного кошмара. Но мой мозг загружается быстро, слишком быстро. То, что происходит потом, похоже на взрыв. В голове вспыхивает ярким светом мысль – она умерла! и беззвучными, быстрыми клубами боли расползается по телу. Почему-то вспомнилась хроника Хиросимы и Нагасаки, которую я увидела впервые в бабушкином черно- белом телевизоре с испорченным звуком. Наблюдая за немoй картиной смерти, я слышала доносившееся из кухни шипение бабушкиных оладьев на сковородке.
Не помню, чтобы я тогда испытывала сострадание к японцам. То ли была еще слишком мала, то ли уютный запах бабушкиных оладьев окружал меня невидимой пеленой безопасности. Пока бабушка была жива- это чувство всегда было со мной. Казалось, что так будет вечно. Но сегодня ровно девять дней, как ее нет. Смерть проткнула мой пуленепробиваемый вакуум легко и внезапно, как мыльный пузырь, оставив один на один с болью. Беспощадной, неумолимой… Я не знаю как с ней справиться. Только сильней сжимаюсь в калачик, как-будто это поможет увернуться от ритмичных, в такт моему пульсу, ударов проклятой боли. Бабушка больше не защитит, не прогонит обидчицу, не положит компресс на разгоряченный лоб, не помажет зеленкой содранные коленки. Не обуздает своим волшебным «тшшшш… Все пройдет» – любую проблему.
«Бабулечка, моя любимая, как же я тоскую по тебе», – шепчу я, тихо поскуливая, как брошенный слепой щенок, оторванный от матери. Слезы, ничем не сдерживаемые, заливают лицо, скатываются по вискам, попадая в уши. Затекают в полуоткрытый рот, заставляя пробовать вкус соленой горечи утраты.
Не знаю сколько времени лежу так, пока слезы не заканчиваются и отчаяние сменяется опустошением. Медленно приподнимаясь, сажусь на кровати, привыкая к вертикальному положению. Автоматически шарю ногами по холодному полу, нащупывая тапочки. С трудом встаю и направляюсь в ванну. Холодная вода приводит в чувства. Надо бы что-то съесть, но единственное, что сейчас я могу в себя впихнуть – это чашка крепкого, горячего кофе. Заваривая его, успеваю перехватить булькающую жижу, прежде чем она зальет всю плиту. Горячая чашка согревает приятно руки.