– Копрофагия, – объявила Холлис тоном больничной медсестры, называющей отделение.
– Здравствуйте, Холлис.
Она взглянула на трубку, увесистую, как старый молоток, и почти такую же побитую. Толстый провод, оплетенный винно-красным шелком, касался голой руки.
– Холлис?
– Да, Губерт.
Она вообразила, что бьет трубкой по хрупкому антикварному палисандру, давит престарелого электромеханического сверчка. Поздно. Он уже умолк.
– Я видел Реджа.
– Знаю.
– И просил его передать, чтобы вы позвонили.
– Он передал.
– Рад снова слышать ваш голос.
– Время позднее.
– Ну тогда ложитесь, выспитесь, – бодро произнес он. – Я буду к завтраку. Мы с Памелой едем на машине.
– Где вы?
– В Манчестере.
Она вообразила, как рано утром вызывает такси. Улица перед «Кабинетом» пуста. Паддингтонский вокзал. Экспресс до Хитроу. Самолет. Другой номер в другой гостинице. И снова звонит телефон. Его голос.
– Манчестер?
– Норвежский черный металл.
Холлис представила норвежские этноукрашения и тут же поправила себя: музыкальный жанр. Голос в трубке говорил:
– Редж сказал, меня может заинтересовать.
Так вам и надо, подумала она. Субклинический садизм Инчмейла порой находил достойную жертву.
– Я собиралась спать допоздна, – сказала Холлис, просто чтобы не соглашаться сразу, хотя знала: теперь от него не уйти.
– Значит, в одиннадцать. Жду встречи.
– Доброй ночи, Губерт.
– Доброй ночи, Холлис.
Она положила трубку. Аккуратно, чтобы не ушибить скрытого сверчка. Он не виноват.
И она тоже.
Может, вообще никто не виноват.
Милгрим разглядывал собакоголовых ангелов в магазине подарков «Голубой дельфин».
Их головы размером чуть больше половины натурального были из той же гипсовой массы, что аляповатые настенные украшения недавнего прошлого: пираты, мексиканцы, арабы в тюрбанах. Наверняка их тоже можно было сыскать здесь, в самой богатой сокровищнице американского сувенирного китча на его памяти.
Тела у ангелов под блестками и белым атласом были гуманоидные, неустойчиво прямые и вытянутые на манер Модильяни, лапы сложены молитвенно, как у средневековых статуй, крылья – от непомерно больших елочных игрушек.
Очевидно, решил Милгрим, глядя через стекло на полдюжины разных морд – бульдогов, эрделей, пуделей, – они служили памятью об усопших любимцах.
Держа руки в карманах, он перевел взгляд на соседнюю витрину и подивился обилию конфедератской символики. Кружки, магниты, пепельницы, статуэтки. Садовый жокей