Сейчас он понял, что жертвовал своей жизнью ради идеи, несбыточной мечты о лучезарном будущем человечества. Но это были запоздалые мысли и потому бесполезные. Он уже чувствовал дыхание смерти, и ему оставалось только отсчитывать минуты, приближавшие его к гибели. А он страстно хотел хотя бы на короткое время задержать уход из жизни. Он не думал больше ни о переустройстве общества, ни о судьбах человечества, того человечества, ради которого он встал на опасный путь борьбы за его будущее, того человечества, которое теперь не могло и не пыталось защитить его от смертельной опасности. Он понимал, что человек смертен и к каждому придет свой смертный час, но не все умирают в таком молодом возрасте и такой ужасной насильственной смертью.
Здравомыслящий человек не может привыкнуть к виду смерти и смириться с ее неизбежностью. Только глубокие старики да тяжело больные люди, не осознающие своего положения, равнодушны к смерти. У Достоевского был сильно выражен инстинкт сохранения жизни, присущий всем живым существам, и в такой же степени у него был сильным инстинкт ненависти к смерти. Можно было представить себе, что чувствовали трое привязанных к столбам молодых людей, когда 16 солдат направили на них дула ружей в ожидании команды к залпу. Это была самая страшная минута. Ахшарумов позже вспоминал: «Момент был ужасный. Ждать, что прольется кровь, и они упадут мертвыми, было отвратительно и страшно».
– Скоро мы будем с Христом, – сказал Достоевский стоявшему рядом Дурову.
– И горстью праха, – добавил Дуров, не терявший присутствия духа и чувства юмора даже перед надвигавшейся смертью.
При виде вскинутых для прицела ружей сердце Достоевского содрогнулось от ужаса. В эти страшные минуты перед казнью произошел переворот в его сознании, который изменил его представление о жизненных ценностях и о его собственном предназначении на земле. Такое внезапное озарение бывает лишь в экстремальных условиях, в состоянии глубокого стресса.
Кучка молодых людей, обреченных на смерть, стояла на морозе и на ветру у эшафота в ожидании своей очереди. Все были в глубоком унынии. «Непонятно, почему никто из нас не простудился? – удивлялся позже Достоевский. Не знал он, что при сильном нервном возбуждении усиливается движение крови в сосудах и ее приток ко всем органам и тканям, и человек не чувствует холода.