Из последних сил он направился туда, откуда слышался лай. Несколько сотен метров – и на берегу Припяти показался сначала легкий дымок, а затем и несколько приземистых мазанок. Судя по всему, это было небольшое селение, посреди которого виднелся купол с православным крестом. «Вот туда-то мне и нужно пробираться, – уже в полуобморочном состоянии размышлял Владимир. – В храме божьего человека не обидят».
К хутору он добрался, когда уже совсем стемнело. Не чувствуя ног, Сергеев побрел по пустынному селению к храму. В самой церкви было тихо и темно, только перед образами тускло горели лампадки. Владимир прошел к алтарю, приложился к иконе Иисуса Христа, опустился на колени и одними губами стал шептать: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» И тут Сергеев понял, что, кроме него, в храме есть кто-то еще. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь», – дочитал он молитву и, перекрестившись три раза, оглянулся. Рядом с ним стоял священник с длинной седой бородой, видимо, настоятель.
– Кто ты, божий человек? Как звать тебя, откуда и почему оказался здесь? – тихо и ласково спросил он.
– Батюшка, спаси и сохрани странника! Я послушник Донского монастыря Илларион Добродумов. Иду по святым местам перед постригом в монахи. Вот возвращался от своих братьев из Почаевского монастыря. В дороге лихие люди напали на меня и обобрали. Остались только Библия да священные грамоты Его Блаженства иерусалимского патриарха Паисия. Из последних сил через снег и лес я добрался сюда. Уповаю на Господа Бога нашего Иисуса Христа, не прогоните раба божьего. Мне край как необходимо добраться в Чигирин, на хутор Суботов, к сотнику Хмелю. Против него замышляется злодейство… – прошептал паломник, уже теряя сознание.
* * *
Когда Илларион пришел в себя, было светло. Он огляделся и увидел, что находится в небольшой светлой комнате. В углу, как и должно у православного люда, под вышиванками висели иконы святых. Он лежал на широкой лавке, укрытый одеялом из овечьей шерсти. У него в изголовье сидела девочка лет десяти в простой рубахе с передником, голова ее была покрыта косынкой. «Пить…» – еле шевеля губами, прошептал Добродумов.
– Тату, воны очнулись! – закричала девчушка и убежала в другую комнату.