После перерыва заслушивали «прочих лиц, могущих иметь касательство к данному делу». Эта формулировка привела меня в восторг. Интересно, какими критериями пользовался суд, выбирая из всего населения земного шара этих лиц? Ведь к моему делу могут иметь касательство такое количество людей, что у меня отказывает воображение. Но всё оказалось не так страшно. Список лиц, допущенных к выступлению, подавался сторонами.
Со стороны Марии выступал Георг, который подробно рассказал, какие условия для моего проживания и обучения предоставляет замок Тодтов. Я впервые узнал, что в замке уже на протяжении более пятидесяти лет ведётся обучение одарённых с восьми до двенадцати лет в качестве их подготовки к школе.
Со стороны тёти Жаннетт выступал заместитель ректора университета Льежа, который обязался предоставить мне всех необходимых преподавателей для полноценного домашнего обучения до двенадцати лет. Это породило некоторое смятение на стороне Марии. Затем была приглашена тётя Женевьев, которая поломала стороне тёти Жаннетт всю стратегию, заявив, что она прежде всего на моей стороне и считает, что моё мнение в данном случае должно быть решающим. Тетя Жаннетт покраснела так, что мне показалось, что её хватит удар. Но обошлось. После тёти Женевьев выступал мажордом рода Ривас неодарённый Филипп, который начал что-то мямлить об обучении традициям и обычаям рода. Однако на прямой вопрос воспрянувшего духом Карла де-Сант о возможности для Филиппа покинуть маркизатство для моего обучения этому, разумеется, очень важному для главы рода Ривас знанию, растерявшийся Филипп ответил, что, поскольку сам замок Ипр закрыт до моего совершеннолетия, то он вполне может ехать с молодым господином куда угодно.
Потом спросили моё мнение. Я постарался больше упирать на грустные воспоминания, которые будет вызывать маркизатство. Кроме того, я обратил внимание суда, что Мария была со мной и ранее и мне с ней очень комфортно, в отличие от тёти Жаннетт, которая явно не испытывала ко мне до сего дня тёплых чувств. Это утверждение никто не рискнул оспаривать. Посмотрев на напряжённое лицо тёти Жаннетт, я захотел было напомнить ей про «выродка», но сдержался. У меня не было уверенности, что тётя Жаннетт, сдержавшаяся после «предательства» родной сестры, устроит безобразную сцену после моих слов, а только ради такой сцены это и следовало говорить, поскольку отсутствие у меня родового признака было налицо… вернее, на голову. Поднявшиеся после такого моего заявления слухи нанесут мне вред ничуть не меньший, чем тёте Жаннетт.