Несколько лет тому назад, в один ненастный осенний вечер у дверей приюта небольшого английского городка появилась молодая женщина. Ни один человек в городе не знал, кто она и откуда, но по всему было видно, что она пришла издалека, потому что бедная женщина изнемогала от усталости, башмаки на ней были совершенно стоптаны и разорваны, а платье – все в пыли и в грязи.
Несмотря на то, что одежда незнакомки превратилась в лохмотья, по ее нежному лицу и по белым холеным рукам было видно, что она не простого звания. Кто знает, что заставило ее бродить по свету в холод и непогоду и привело сюда, в этот жалкий приют для бедных!
Несколько часов спустя у нее родился сын – слабое жалкое существо, долгое время не подававшее никаких признаков жизни. Этим ребенком и был Оливер Твист.
Холодной осенней ночью ветер уныло завывал в трубах и рвал с деревьев последние засохшие листья. Моросил мелкий дождик, дома заволокло туманом по самые крыши, огни в окнах давно погасли, и весь город был погружен в сон. Только в одном доме, в одном окне, светил слабый огонек. Это был приют для бедных.
Нагоревший сальный огарок, вставленный в бутылку, освещал тусклым неровным светом небольшую неопрятную комнату. Несколько простых деревянных стульев, большой облезлый камин да кровать посредине составляли все убранство комнаты. На постели лежала в забытьи больная женщина. Ах, как она была истомлена и бледна! Как мало жизни осталось в ее исхудалом, исстрадавшемся теле!
В комнате было совсем тихо. Только порой нагоревшая свеча принималась трещать и вспыхивать, освещая комнату неровным светом, да невесть откуда налетевший порыв ветра ударялся в дребезжавшие окна, и ветви старой ветлы под окном начинали вдруг качаться и бить по стеклам. Тогда больная вздрагивала, открывала на мгновение свои большие потускневшие глаза, обводила взглядом комнату и вновь погружалась в забытье. Порыв ветра уносился дальше, ветви ветлы переставали стучать по стеклам, и в комнате опять наступала мертвая тишина.
Кроме матери и новорожденного, тихо лежавшего в своей корзинке, в комнате было еще двое людей, но и они почти не подавали признаков жизни. Старая сиделка клевала носом, примостившись возле ребенка, и время от времени – должно быть, для подкрепления сил, – потягивала украдкой из зеленой бутылки, спрятанной у нее под стулом. А угрюмый старик доктор молча сидел у камина, повернувшись спиной к постели, и грел руки над огнем.