Из 365 дней в году на солнечные приходится всего около 90 - это
в среднем по Полесью. Пасмурных - 181. Остальные - переменная
облачность. То есть более полугода преобладающий цвет в жизни
белоруса - серый. Почему серый, а не белый - снег же? Белорусская
зима - это не только и не столько снег. В первую очередь - это
слякоть, изредка перемежающаяся морозными недельками в феврале и
конце марта. Серость, серость, серость. Апатия, уныние, агульная
млявацсь и абыякавасць да жыцця. То бишь - общая вялость и
безразличие к жизни.
А тут - желтые, зеленые, оранжевые, красные панельки! Город
действительно преобразился! У Сазанца, видимо, краска осталась,
потому что даже шиферные крыши частных домиков вдоль центральных
улиц теперь приобрели бросающуюся в глаза расцветку. Вот это я
понимаю - прогрессорство! Черт меня побери, если на улицах
Дубровицы улыбающихся людей не стало раз в пять больше!
Чего я стоял и пялился на раскрашенные девятиэтажки? Потому что
Волков попросил меня встретить группу товарищей из Министерства
лесной и деревообрабатывающей промышленности БССР и провести с ними
экскурсию по городу. Сейчас эти господа-товарищи изволили откушать
в "Волне" и теперь неспешной походкой двигались мне навстречу по
верхней набережной.
А я стоял над обрывом, и подо мной летали ласточки-береговушки,
Днепровские воды внезапно стали бурными, покрылись пенистыми
барашками под порывами ветра, которые срывал с деревьев листья и
веточки и бил прямо в лицо, заставляя задыхаться.
- Доброго дня! - наконец, морщась от порывов стихии, минские
товарищи подошли ко мне достаточно близко, - Может быть, мы от
ветра спрячемся?
Только он это спросил, как ветер, дунув еще раз и швырнув в лица
столичным гостям по пригоршне водяной пыли, утихомирился.
- Хе-хе, Митрич, нужно было сразу спросить – глядишь, и не
продуло бы Михалычу спину!
Гостей было трое. Все - какие-то одинаковые, плотные, с
лысинами, небольшими брюшками и в бежевых плащах. Трое из ларца,
одинаковых с лица. Михалыча можно было определить по неестественно
ровной спине, Митрича - по самой большой лысине, а третьего –
Митрофаныча - по самому субтильному телосложению.
- Давай, товарищ Белозор. Бухти, как космические корабли... -
этот самый Митрофаныч попытался взять панибратский тон, но тут же
осекся, натолкнувшись на мой свирепый взгляд.