– Это ведь она, – тихо произнес Дима. Сейчас есть возможность
все исправить, и он эту возможность не упустит.
– Она, – подтвердил Саша.
Его хрупкая, нежная девочка вернулась… Теперь уже женщина! Его
женщина,его страсть, его мечта, его первая и единственная любовь…
Никому он её не отдаст!
***
– Мамочка, я дома!
Вика быстро скинула верхнюю одежду, переобулась и прошла в
спальню.
Сиделка, читавшая до этого вслух какой-то любовный роман –
именно их с удовольствием слушала Елена Андреевна, – отложила
книгу.
Мама чуть заметно улыбнулась:
– Здравствуй, доченька! Как отработала?
– Всё замечательно. Как ты себя чувствуешь?
– Не очень хорошо, но в моем состоянии лучше уже не будет, ты же
сама знаешь.
Вика вышла в коридор, жестом пригласив сиделку следовать за
собой.
– Ирочка, скажите лучше вы мне, как всё было? Я же знаю маму,
характер у неё сейчас совершенно несносный… – Вика вздохнула. Как
же всё это тяжело!
Молодая медсестричка тут же шёпотом заговорила:
– Мы сделали обезболивающий укол, до утра Елену Андреевну ничего
не должно беспокоить. Поела она очень плохо… Завтра утром ей опять
нужно сделать укол и, если не позавтракает, поставить
капельницу.
– У меня завтра группы с четырёх до восьми вечера, вы сможете
прийти? – вздохнув, спросила Виктория и достала кошелек из сумки. У
них с сиделкой была договоренность о ежедневной оплате.
– Конечно. В больнице у меня ведь только ночные дежурства, я
специально договорилась о таком графике на несколько месяцев… –
девушка замолчала, понимая, что не стоило говорить о «нескольких
месяцах».
У Вики слёзы навернулись на глазах. Несколько месяцев! Это
максимум, который отведен врачами её матери.
– Большое спасибо за помощь, буду ждать вас завтра к пятнадцати
тридцати. – Вика протянула девушке купюры, и та, аккуратно сложив и
убрав их в карман халата, кивнула.
Проводив сиделку, Вика вернулась в комнату мамы – та уже спала.
Присев на стул, осторожно наклонилась и провела ладонью по
абсолютно лысой голове: волосы пришлось сбрить после химии, они
выпадали целыми пучками… Лицо женщины, ещё даже не отметившей
пятидесятилетний юбилей, было испещрено глубокими морщинами, словно
у восьмидесятилетней старушки. Господи, что болезнь с людьми
делает…
Слезы потекли по щекам. Вика взяла сухую ладонь матери и
поднесла к своей груди – никогда не плакала при маме, старалась
быть бодрой и настраивать и её, и себя на позитив. Но сейчас, когда
та спит, можно дать волю чувствам, давившим, разрывавшим
изнутри.