Рубашка Черногорского напряглась на подмышках, на плечах и на
спине. Руслану показалось, что она вот-вот порвётся, но ткань всё
таки выдержала резкий рывок.
— Давай сюда… Эй! Принимайте этого! — кто-то толкнул вставшего
на ноги Руслана в спину.
Мужчина потерял равновесие и едва не упал. Он неуклюже, с мешком
на голове и сведёнными за спиной руками, в тесных пластиковых
наручниках, прошёл вперёд.
Черногорский догадывался, что стоит перед краем кузова, но при
этом ни черта не видел перед собой. Всё, что он различал – это
яркий свет автомобильных фар.
— Давай их сюда! — позвал его чей-то зычный, как будто гавкающий
голос.
Черногорского взяли за руки и дёрнули вниз. На краткий миг
мужчине показалось, что он сейчас рухнет вниз и свернёт себе шею,
но его поймали две пары крепких мускулистых рук и спустили на
землю.
Под ногами ботинок Руслан ощутил мягкую почву и траву. А теперь
ещё ощущал и влажноватый запах древесной коры, вперемешку с
горчащей вонью выхлопных газов.
— Сюда иди! — кто-то дёрнул Черногорского за плечо и толкнул в
сторону.
На этот раз Руслан действительно не удержал равновесие, обо
что-то споткнулся и с коротким оханьем рухнул на бок. Удар от
падения разошёлся по всему телу мужчины, выдавливая рёбра в правом
боку. Тупая мнущая плоть боль растеклась от рёбер и правого плеча
дальше, в глубь тела, оседая в области живота и печени.
— Да встань ты на ноги, нищий кусок дерьма! — чьи-то руки грубо
подняли Руслана, а затем голова мужчины дёрнулась от небрежной
затрещины.
Черногорский не видел, но слышал и чувствовал стоящих рядом
других собратьев по желанию получить лёгкие деньги, не оглядываться
на возможные последствия.
— Снимите с них мешки, — велел новый, ранее не звучавший голос.
— Я хочу видеть их лица.
В этом голосе едва заметно угадывался гортанный и обрывистый
горский акцент. Руслан ощутил, как объявший его страх медленно
сжимает тело, словно норовит выдавить из своей жертвы воздух, кровь
и последние силы самообладания. Страх всегда норовит отобрать у
человека последние силы к сопротивлению, обратив того в жалкого
червя, молящего о пощаде и снисхождении.
Страх перед прозвучавшим голосом был вызван мыслью о том, что он
мог принадлежать тому, кого украдкой, боязливым шёпотом люди едва
ли не с благоговейным ужасом называют Бледным Моржом.