- Ты знаешь
правила, дитя, - произнесла черноволосая женщина с завязанными
красным бархатом глазами.
- Д-да.
Отойдя от
оцепенения произнесла Лилит и щёлкнув застёжкой подвески положила
её на серебряный поднос.
- Это подарок
дедушки на моё рождение, - зачем-то пояснила она. - Лунное Серебро
и пылающие угольки Инферно.
- Подарок Мефисто?
Забавно. Этот пройдоха совсем недавно приходил задать свой вопрос,
- улыбнувшись одними уголками губ произнесла женщина. - Честно
говоря, не думала, что после Елизаветы кто-то из вашего рода
рискнет обратиться ко мне.
И от одной этой
улыбки у Лилит вновь побежали мурашки. Карину так и подмывало
спросить о предсказании для бабушки. И только то, что перед ней
сидела та самая дельфийский Оракул, что предсказала падение Трои,
гибель лидийского царя Креза и предрекла возвращение в наш мир
магии, уберегло её от опасного любопытства.
Нет, она конечно
могла спросить о предсказании бабушки, и Оракул бы даже ответила,
но правила есть правила. И дело тут даже не в цене — отдать самую
дорогую для тебя вещь. Человек, неважно простолюдин он или
небожитель, за всю свою жизнь может задать Оракулу только один
вопрос. Всё что угодно. Дату смерти, имя истинного избранника, да
хоть счастливый номер на ставках. Но только один раз.
- Ты готова задать
свой вопрос?
- Д-да.
Запинаясь от
волнения, произнесла Лилит. Она долго готовилась, мучительно
выбирала правильную формулировку, чтобы получить как можно больше
информации и вот, она здесь и готова задать вопрос.
- Ты хочешь
спросить про Мефисто, бабушку, своего нерождённого сына его отца,
но можешь задать только один вопрос. Поэтомы ты не торопишься
спросить.
Продолжая
улыбаться одними уголками губ, произнесла Оракул. Зачем хозяйка
кабинета потянулась руками к повязке. Когда бархат спал с ее
глазниц Карина оцепенела от ужаса. Грубой, будто выполненные
цыганской иглой, стежки затягивали веки провидицы. Но главное, она
увидела ожоги. Уродливые, будто когда-то давно в Оракула плеснули
кислотой или раскаленным маслом.
Карина испугалась.
Но предсказательницу лишь позабавила реакция девушки.
- Свинец, -
нарочито ласково, будто мать, произнесла Оракул. - Семь веков
назад, в тысяча триста семьдесят восьмом, Флорентийцы променяли
меня на отмену папского интердикта. Так я попала к инквизиции. Но
сейчас это неважно. Ведь ты пришла за другим.