– Джинсы, все эти твои детские фенечки, воронье гнездо на голове, кроссовки и майки с тупыми надписями были милы, когда тебе было пятнадцать, даже в восемнадцать это выглядело ничего, но теперь, Саш… – Он поморщился. – Ты же взрослая женщина, а выглядишь как какая-то гопота из подворотни. Мне стыдно с тобой на людях появляться.
Дыхание перехватывало от каждой фразы. И была растерянность – всепоглощающая, парализующая:
– Тебя же… устраивало.
– Разве? – Хмыкнув, Павлик снова затянулся. – Разве я не намекал много раз, разве прямо не говорил, что пора остепениться.
– На твои корпоративы я всегда надевала платья…
– Редкие дни, когда ты была похожа на нормальную женщину, а мне такая нужна постоянно. С аккуратной укладкой и маникюром, накрашенная, в юбках или платьях. А ты какая-то неправильная, Саш. Посмотри на Светика, она даже под нож не побоялась лечь, чтобы соответствовать, а ты? Ты же знаешь, как я люблю большие сиськи, но даже пуш-апом не хочешь пользоваться.
Напоминание о Светкиных обновлённых сиськах было как удар под дых. Но вспомнился документальный фильм о пластических операциях, и это выдернуло меня из оцепенения. Я будто заново увидела курящего в нашей кровати Павлика и себя с опущенными руками.
– Так что не надо смотреть на меня, будто я в чём-то виноват, – продолжал добивать Павлик. – Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом настоящую женщину, а не особь неопределённого пола.
Лёд в моей груди выпустил шипы и холодную ярость.
«Убью, – меня начало трясти. – Я его сейчас убью».
Толкнула дверь, – БАМ! – вскрикнувшая Светка отскочила в сторону, потирала лоб. А я застыла, стискивая кулаки, ошарашено глядя на неё, завёрнутую в моё махровое с Винни-Пухами полотенце, подаренное покойной мамой.
– Не смей! – Вцепившись в край полотенца, судорожно вытряхивала из него Светку. – Не смей! Моё!
Она отшатнулась, силиконовые шары подёргивались. Светка даже не попыталась прикрыться, захлопала огромными ресницами:
– Павлик, она… она… – Направила на меня наманикюренный ноготь. – Она меня обижает.
Дрожа от гнева и боли, я стояла в центре прихожей и прижимала к груди (первый размер, ничего выдающегося) ещё влажное полотенце. Я не знала, куда деваться, мозг отказывался работать, зациклившись на бесконечном воспроизведении обвинений Павлика, особенно на его последнем: «Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом настоящую женщину, а не особь неопределённого пола».