Доехали быстро, кажется, даже быстрее, чем к универсаму. Федос вышел первым, помог выкарабкаться бабушке. Я выскочила сама, проигнорировав немного осуждающий мужской взгляд, мол, могла бы и дождаться рыцарской помощи.
Федос подхватил пакеты из багажника, который, кажется, ошалел от того, что в нём прокатились крупы и тушёнка по скидке. Невозмутимо зашёл с нами в лифт, на нужном этаже подошёл к двери квартиры и уставился на меня, ожидая, когда я открою.
— Ты что же, знаешь, где мы живём? — бабушка окинула Федоса подозревающим во всех смертных грехах взглядом.
— Конечно, мы вместе ездили выбирать. Не помните?
— Я-то помню, — кивнула бабушка. — А вот ты, чего ради, спрашивается, в голове держишь?
— Оно само! — сверкнул улыбкой Федос. — Да вы не переживайте так, тётя Лена.
— Какая я тебя тётя Лена? — взбеленилась в ответ бабушка.
Я мысленно схватилась за голову. Началось. Бабушку по всем возможным документам звали Олёна, именно через букву «О». Долгое время, для удобства окружающих, она называла себя Леной, сроднилась с этим именем, можно сказать, срослась.
Однако, в последнее время на бабушку что-то нашло. Она стала требовать, чтобы окружающие, включая тех, кто иначе, чем Лена, Елена её не называл и не знал, начали звать её по паспорту — Олёной. Обязательно через «О». Никакой Алёны, через «А» она признавала и не собиралась.
На диалекте той местности, где родилась и выросла бабушка, это получалось легко, вот только большинство знакомых, включая меня, имя «Олёна» никак не могли это произнести. Ерунда какая-то выходила.
— Тётка Олёна я, — назидательно проговорила бабушка. — Понял, обормот?
— Понял, — тут согласился Федос. Видимо и с Олёной, и заодно с обормотом.
Потом мы сидели на кухне, которая сразу, как только туда вошёл Федос, стала меньше раза в три. Бабушка курсировала вдоль небольшого кухонного гарнитура: мойка, стол, узкая тумба, холодильник. Я вздыхала над тарелкой — сегодня я уже ела, прошло совсем мало времени, чтобы еда вызывала у меня аппетит. Федос же поглощал наваристый борщ с завидным энтузиазмом, заедая белым хлебом с майонезом.
— Есть тебе надо, — напомнила бабушка цель моего пребывания за столом. — Тощая, смотреть страшно.
— Не хочу, — проныла я.
— Ну и не хоти, — огрызнулась бабушка. — Так до старости и просидишь одна. Мужики не собаки, на кости не бросаются, а в тебе и приличного супового набора костей нету, — добавила, стрельнув в мою сторону гневным, осуждающим взглядом.