Утром я проснулась больная. Вернее сказать, я не проснулась, я вывалилась из вязкого, как гудрон, сна, пытаясь одновременно с этим открыть глаза. Болело всё, абсолютно всё, даже пальцы на ногах. Кожу же на плечах, груди, животе и бёдрах жгло, щипало и одновременно скручивало папиросной бумагой.
Медленно сползла с кровати. Это было не так-то просто сделать — простыня, которая ещё ночью была мягкой, шелковистой на ощупь, в одночасье превратилась в наждачную бумагу. Зашла в ванную комнату, включила свет, зажмурилась, будто мне в глаза сыпанули песка. Наконец, сумела посмотреть в зеркало…
Что ж, на меня смотрела проститутка с картины Пикассо «Авиньонские девицы», та самая, с правого нижнего угла, которая навеяна образом африканских масок. Вслед за великим Матиссом я была вынуждена признать, что именно «Авиньонские девицы» — ключ к дальнейшему развитию живописи, а именно — к кубизму.
Другими словами, на меня смотрело жуткое, красное нечто, с перекошенным, опухшим лицом. Для достоверности изображения я даже прикрыла один глаз с отёкшим веком.
— Японское коромысло! — услышала я за своей спиной.
От неожиданности шлёпнулась на край ванны, едва не свалилась. При рождении не только таланты и красота обошли меня стороной, грация тоже. Ещё и ощущения от холодной поверхности к ногам были сравнимы с соприкосновением с серной кислотой. Опыта у меня не было, но именно такое сравнение пришло мне в первое мгновение.
— А-а-ай! — запищала я от щиплющей боли, отталкивая руку Федоса, которой он ловко и споро перехватил моё падающее тело.
— Едрён батон… — задумчиво проговорил Федос.
Поставил меня на ноги, внимательно посмотрел на лицо, да-да, той самой Авиньонской девицы, которая навеяна африканским периодом в творчестве великого мастера. Осторожно, невесомо прикоснулся к оголённым плечам, нахмурился и сделал совершенно странное — поцеловал меня в лоб.
Вернее, сначала мне показалось, что он целует. Эдакий Тор без трусов оставлял поцелуй на красном лбу обитательницы Парижского борделя начала двадцатого века.
— Да у тебя температура, — выдал Федос. — Не меньше тридцати восьми, а может и все сорок два… или три.
— Сорок три не бывает, — возразила я.
— В общем, много! — подвёл итог Федос. — Давай, я отнесу тебя в кроватку, а сам за врачом сгоняю, — продолжил он.