— Ты жестока. Просто позволь…
— Я жестока? – у меня вырвался нездоровый хохот. – Где ты был все эти пять лет, Мартин?! Где ты был?!
— Я вставал на ноги.
— Встал? – кивнула я ему. – Ну, так значит, встал и пошел из моей жизни, как ты это когда-то уже сделал.
Я оттолкнула его. Мой голос дрожал и срывался. Засохшие раны на сердце были расковырены и начали кровоточить.
— Сколько раз я пытался к тебе попасть, когда ты лежала… в частной клинике… — начал жалко оправдываться он.
— В психушке. Говори как есть, – злобно усмехнулась я.
— Мне очень жаль, что так произошло. Но твои родители просто изолировали тебя, не давали встретиться с тобой, хоть как-то связаться…
— И правильно сделали, – холодно прервала я его душевные стенания. – Все, что было, то прошло. И Слава Богу.
Мартин тяжело вздохнул:
— Оливия, я не верю, что тебе все равно. У тебя остались чувства ко мне, как и у меня.
— Остались, – согласилась я. – Презрение, например.
— Что ж, неравнодушие – это уже хорошо, – улыбнулся он так, что захотелось съездить ему по морде.
— Чего ты еще хочешь, Мартин? Я не желаю видеть и слышать тебя, – хлоднокровно сказала я.
— Я сделаю все, для того, чтобы ты захотела вновь.
Я засмеялась. Кто из нас сходит с ума?
— Смешно. Что-то еще? — съязвила я.
— Хочу сделать тебя счастливой.
— Ты опоздал. Я уже счастлива, Мартин. Без тебя.
Он усмехнулся, и в его взгляде сверкнула дерзость.
— С придурком Дэйвом, да? Он тебе не пара.
— Не называй его так. Он будет получше некоторых, – мои брови провокационно подпрыгнули вверх.
— Вот как. И насколько получше?
— В разы.
Мартин глухо засмеялся. Он облокотился на стену и хитро потер подбородок.
— Ты хотела сказать, что стонешь в разы сильнее под ним?
— Под ним. На нем. Все верно, – без тени смущения заявила я, наблюдая за его реакцией. – Но, думаю, тебя это не должно волновать.
— Жалкий блеф!
— Я счастлива, Мартин. Как бы тебе это не нравилось, но это так, – равнодушно сказала я.
Я рубила с плеча жестко и хладнокровно. И мне нравилось, что сейчас он скривил лицо, и его глаза нервно забегали по моему лицу в надежде уличить меня во лжи.
— Ты врешь. Я не верю.
— Твое право. Я все сказала.
Мартин замолчал. Он уже не мог распознать, где ложь, а где правда в моих словах. Где сыграли эмоции и чувство обиды, а где я нагло соврала. Он сомневался, как и я.