Она вышла из комнаты вслед за Стасом. Он шёл молча по длинному коридору, где иногда встречались двери, но он проходил мимо. Вскоре он остановился возле одной. Он приложил свою ладонь к врезанному дверному замку и сделал поворот ладони от косяка. Послышался щелчок. Он толкнул дверь от себя. Оттуда на них смотрела темнота.
Стас подтолкнул её за плечо в комнату, щёлкнул по выключателю, зажёгся свет. Он закрыл дверь. Послышался снова щелчок и удаляющие шаги за дверью.
Перед ней была широкая кровать, на ней лежала её сумочка, а рядом с кроватью стояла спортивная сумка с длинным широким ремнём. По правую сторону стояло трюмо с зеркалом и рядом мягкий пуфик, по другую сторону белая дверь, скорее всего там был санузел.
Она подлетела к своей сумочке, положив на кровать стопку своих фотографий, вытащив их из-под кофты. Она вытряхнула всё содержимое своей дамской сумочки и стала лихорадочно искать телефон. Телефона не было. Она опустилась на колени и расстегнула замок у спортивной сумки. В неё были запихнуты какие-то вещи. Эльвира вытащила блузку, затем вязанную кофту на пуговицах, джинсовые шорты и её вдруг осенило, что это её вещи! Она смахнула всё это с кровати на пол и упала лицом вниз, разрыдалась.
Услышав щелчок в дверях, Эльвира смахнула слёзы и села на кровать.
– Рамазан попросил принести тебе ужин. – сказал вошедший Стас. – У-у-у. У нас прислуги нет. Сама разбросала, сама и собирай. – сказал он, перешагивая через вещи на полу и, поставив поднос на трюмо, вышел.
Она шмыгнула носом и посмотрела, что ей принесли: небольшая розовая пиала с горкой наложенного салата, тарелка плова, кусок чёрного хлеба, кружка горячего чая и две пирожные эклер на блюдечке.
Дед открыл своим ключом дверь и вошёл в квартиру.
– Эля! Эльвира, ты дома? – позвал он, стоя в темноте в коридоре.
Он включил свет. Снял обувь. Прямиком направился в спальную к внучке. Постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошёл в комнату.
– Эля, ты дома? – спросил шепотом он и включил свет.
От увиденного он попятился назад и вдоль стены дошёл до кухни. Он сухо закашлял, словно пересохло горло, включил свет, но так и не решился шагнуть туда. Губа затряслась, руки задрожали. Он отвернулся, предчувствуя что-то ужасное и, шаткой походкой, вошёл в зал, сел на диван. Свет из коридора освещал его силуэт.